Оценка политики руководителя Федеральной резервной системы США 30 мая 2001 г. М.Хазин Блеск и нищета Алана Гринспена
Главной персоной последних месяцев в США безусловно является председатель Федеральной резервной системы (ФРС) Алан ГРИНСПЕН. Естественно желание оценить проводимую им политику — хотя бы потому, что именно она, по мнению многих экспертов-экономистов, будет определять, по какому пути пойдет развитие экономической ситуации в мире и, в частности, в России. О том, что ситуация в экономике США оставляет желать много лучшего, говорится и пишется в последнее время немало. Сегодня есть две гипотезы насчет происходящих событий. Либо это обычный циклический спад, который грозит перерасти в периодическую рецессию, либо это начавшийся структурный кризис, который чреват самыми серьезными последствиями как для экономики США, так и для всего мира. И проблема в том, что на первом этапе различить два этих принципиально разных сценария достаточно сложно. В случае, если налицо циклический спад, финансистам следует (в соответствии с наукой) макроэкономическими методами стимулировать производство, в частности, снижая стоимость кредитов, максимально поддерживать оптимистические настроения инвесторов, стимулировать спрос и по возможности защищать внутренний рынок. Формально именно такой политики придерживается ФРС. Однако ее руководителю предъявляют серьезные претензии по поводу малой активности в ее проведении, в частности, недостаточно активном снижении учетной ставки. Однако Гринспен не может не понимать, что в США на сегодняшнем этапе привычная логика не работает. Дело в том, что проблема с кредитом для "старой", производящей экономики, предприятия которой представляют львиную долю акций, торгуемых на Нью-Йоркской фондовой бирже, в последнее десятилетие связана не столько с высокой учетной ставкой, сколько с наличием параллельного сектора с очень высокой доходностью — "новой" экономики. Поскольку акции предприятий информационного сектора значительно более "ярко" реагируют на изменение ставки, то ее снижение только увеличивает разрыв доходности между секторами и не улучшает, а ухудшает ситуацию в классическом производственном секторе. И действительно, даже существенное снижение ставок на 2 процентных пункта не привело к улучшению ситуации со спросом на продукцию товаров и услуг новой экономики — количество негативных экономических предупреждений постоянно растет независимо от изменения учетной ставки. В связи с этим возникает желание более подробно проанализировать альтернативный вариант структурного кризиса. В нормальной, "живой" экономике постоянно происходят структурные сдвиги. Говорить о структурном кризисе можно только в том случае, если в хозяйстве по каким-то причинам появились гигантские перекосы, которые могут быть вызваны внешними или внутренними причинами. В качестве примера внешнего структурного кризиса можно привести нефтяной кризис начала 70-х годов, когда резкое повышение мировых цен на нефть заставило основные мировые державы начать существенные структурные реформы, направленные на создание энергосберегающих технологий. Примером внутреннего структурного кризиса можно считать СССР 80-х годов. Его причиной стало несоответствие оборонных расходов общим доходам экономики.
Если рассмотреть ситуацию 2000 г., то для США были и внешние, и внутренние структурные факторы. Резкий рост мировых цен на нефть и нефтепродукты летом того года не вызвал соответствующего увеличения розничных цен на американском рынке, а это значит, что товаропроизводители не смогли переложить рост своих издержек на потребителя. Поскольку объем этих издержек был сравним с общей прибылью товаропроизводителей, то эта прибыль практически нивелировалась. Если бы подобная ситуация продолжалась долго, то ее одной было бы достаточно для структурного кризиса — однако она продлилась всего несколько месяцев. То есть стать "генератором" структурного кризиса она смогла, а вот постоянным "мотором" — нет. Иная ситуация с причинами внутренними. Как и в СССР в 60 — 80-е годы, в США в 90-е был сектор экономики, развивающийся явно искусственно завышенными темпами. Иными словами, объем поглощаемых им как финансовых, так и натуральных ресурсов существенно превышал объем товаров и услуг, который он реализовал потребителям. В СССР аналогичный рост "оборонки" происходил за счет производства товаров народного потребления с помощью механизма плановой централизованной экономики. В США ресурсы "выкачивались" из секторов "старой", производящей экономики, за счет существенно большей доходности в информационных секторах. Расчет при этом делался на непрерывный рост продаж "новой" экономики, который, по расчетам, должен был составлять десятки процентов в год на протяжении десятилетий. Однако не так давно выяснилось, что эти ожидания не соответствуют действительности, что услуги "новой" экономики не в силах заменить для людей товары экономики "старой". Сейчас это уже признанное утверждение — даже Гринспен в своих недавних выступлениях признал, что "новая" экономика недостаточно взаимодействует со старой. Но понадобилось достаточно много событий, чтобы это стало понятно всем. Во всяком случае, когда впервые было опубликовано предположение, что именно все расширяющийся разрыв между двумя экономиками является главной причиной предстоящего кризиса, оно вызвало серьезные возражения. Однако для прогноза событий мало понимать, откуда взялся ресурс, за счет которого "накачивалась" новая экономика. Необходимо еще понять, какой для этого использовался механизм. И оценить его можно, посмотрев, как менялась система определения стоимости предприятия.Началась она исключительно с оценки материальных активов самого предприятия, но постепенно смещалась в сторону усиления роли будущей прибыли. Емкость рынка, возможности привлечения инвестиций, кадровый потенциал играли все большие роли при определении стоимости-акции. До своего логического завершения этот процесс дошел в 90-е годы, когда для предприятий "новой" экономики была изобретена инвестиционная модель. Она исходила практически исключительно из будущей прибыли, построенной на маркетинговых расчетах, предполагающих постоянные темпы развития новых, высокотехнологичных секторов экономики. В результате все больше свободных средств вкладывалось в информационные технологии, что еще более повышало стоимость акций таких предприятий, а также тех производителей в сфере "старой" экономики, которые смогли доказать существенное увеличение своих вложений в этот сектор. Как следствие, курсы акций первых росли как на дрожжах, существенно превышая даже явно завышенную их оценку, определяемую маркетинговыми методами.
И на начальном этапе отставание активности потребителей товаров и услуг "новой" экономики от уровня инвестиций в эти отрасли было запланировано: практически ни одно предприятие информационного сектора не получало прибыли, а рост стоимости акций осуществлялся за счет резкого увеличения объемов продаж, то есть доходов компаний. Но в тот момент, когда рост продаж сильно замедлился (а для некоторых компаний стал даже отрицательным), он все еще значительно отставал от объемов тех кредитов, которые были необходимы для его поддержания! "Новая" экономика оказалась не готова к резкому замедлению темпов своего роста. Подобная ситуация, на самом деле, и означает структурный кризис: в экономике есть очень большой сектор, который потребляет колоссальные ресурсы, а продукция его востребована другими производителями и конечными потребителями в значительно меньшем масштабе. Причем объем этого сектора огромен не только в абсолютных, но и в относительных (по сравнению со всей экономикой) цифрах, особенно в финансовой части, несмотря на то, что она была существенно подорвана падением индекса NASDAQ в последний год. А каково правильное поведение денежных властей в условиях структурного кризиса? Во-первых, ни в коем случае не снижать учетную ставку, поскольку структурные сдвиги всегда сопровождаются инфляцией. Во-вторых, необходимо начинать государственную поддержку капиталоемких отраслей, которые наиболее чувствительны к такого рода кризисам. В-третьих, следует снижать налоги, поскольку выход из кризиса требует снижения бремени обязательных выплат. И что же мы видим? Гринспен снижает ставку так медленно, как только можно, тем более что объективного эффекта это все равно не дает. А объективные показатели экономики продолжают ухудшаться: растет безработица, в подавляющем большинстве секторов экономики падает потребительский спрос, индекс NAPM фиксирует уже не только падение производства, но и проблемы в секторе услуг. А ситуация в тех областях, где традиционно велика роль спекулятивных операций (фондовый рынок, показатели доллара относительно других валют) все более и более отрывается от реальности. Фактически Гринспен уступает только в случае невероятного давления со стороны всех субъектов рынка, которые под влиянием пропаганды видят в происходящем только циклический спад. Он всячески приветствует программы государственной поддержки высоких технологий — в частности, программу НПРО. И, наконец, в начале текущего года он резко меняет свою точку зрения на налоговую реформу президента Буша и начинает активно ее поддерживать. Иными словами, все симптомы налицо. Гринспен видит структурный кризис американской экономики и проводит соответствующую политику. Правда, он ограничивается исключительно пассивными мерами, да и их использует не в полном масштабе. Например, он не обнародует и не начинает осуществлять программ государственной поддержки финансовых институтов, прибыли которых резко падают. Из чего, впрочем, не следует, что он их не готовит. Но главное, Гринспен не говорит о реальных причинах экономических трудностей в стране и тем самым откладывает начало активной политики противодействия структурному кризису. Кроме того, идя на поводу общественного мнения (которое во многом он сам же и формировал в последние годы), он существенно усиливает инфляционную опасность для американской экономики, все более и более повышая вероятность стагфляционного сценария, наиболее губительного для финансового сектора США.
Как давно Гринспен понял, что кризис носит ярко выраженный структурный характер, и почему сразу после этого не начал активных мероприятий по снижению остроты этого кризиса? Дать точный ответ на первую часть этого вопроса достаточно сложно. Во всяком случае по всем приметам еще летом 2000 г. он считал, что грядет обычная рецессия. А вот где-то к осени его позиция начала меняться. К сожалению, избежать кризиса было уже невозможно. Но начинать работу по смягчению его последствий — вполне. Почему это не было сделано? В частности, потому, что находящиеся у власти политические силы не могли себе позволить начинать работу по выходу из структурного кризиса, поскольку признание самого этого кризиса, а значит, неминуемого падения фондовых рынков, ударяло по контролируемой ими банковской системе и, наоборот, играло на руку конкурентам поддерживающим республиканцев. Да и вообще в преддверии выборов удобно ли признаваться в собственной глупости и собственными руками сбрасывать козыри для предвыборной кампании? И Гринспену пришлось, стиснув зубы, смотреть на то, как структурный кризис запускает свои щупальца во все новые и новые отрасли американской экономики. Вместо гуру или вредителя мы видим в его лице хорошего, хотя и не выдающегося экономиста и финансиста. Предсказать кризис он не смог. Но он хорошо понимает ситуацию, чтобы в рамках жестких политических ограничений совершать достаточно разумные действия. Только у него недостаточно силы и умения преодолевать ограничения как государственного, так и популистского происхождения. И наконец, он не готов уйти в отставку, признав свои ошибки, хотя бы для того, чтобы его последователи могли бы наконец начать борьбу со злом, лечить болезнь, а не бороться с ее следствиями. И он, безусловно, не является тем человеком, который своей волей и уверенностью может вытащить американскую экономику из той пропасти, в которую она неудержимо катится .
30 мая 2001 г. Источник: газета "Российские вести" Автор: Михаил Хазин
