Химеры империи: что такое новый американский миропорядок

Рассуждения об имперских сторонах американской политики G. John Ikenberry, 14 мая 2004

1. Чалмерс Джонсон. ‘Империя и ее темные стороны: милитаризм, секретность, конец республики’ 2. ‘Колосс или издержки американского империализма’. Найэлл Фергюсон. 3. ‘Империя страха: война, терроризм и демократия’. Бенджамин Р. Барбер. 4. ‘Рыхлая империя’. Майкл Мэнн. 5. ‘Падение американской империи: что дальше?’ Эммануэль Тодд.

Разговор об империи вновь на повестке дня геополитических дискуссий. И не удивительно: господство США на мировой арене не имеет исторических аналогов. Именно этой стране удалось выйти из Холодной войны единственной сверхдержавой. Кроме США, в мире нет даже претендентов на роль геополитического или идеологического лидера. Европа занята собственными проблемами, Япония находится в состоянии стагнации. Спустя полвека после оккупации Японии и Германии, США продолжают обеспечивать безопасность в этих странах, экономика которых соответственно занимает второе и третье место в мире по уровню развития. Американские военные базы расположены практически по всему миру. Россия чисто формально сотрудничает с США в области обеспечения безопасности, а Китай, похоже, смирился с необходимостью существовать в условиях американского мирового господства, по крайней мере, на данный момент. Впервые в новейшей истории наиболее сильное государство мира может проводить свою политику в глобальном масштабе без помех со стороны других держав. Мы живем в эпоху однополярного мира — эпоху полного превосходства Америки.

Детище президента Буша — война против терроризма, вторжение в Афганистан и Ирак, увеличение ассигнований на военные нужды, а также вызвавшая бурную полемику Стратегия национальной безопасности 2002 года обнаружили истинные намерения американской державы и глубоко обеспокоили почти все мировое сообщество. Обеспокоенность однополярным мироустройством при доминировании США — вот истинная причина недавно возникшей напряженности в отношениях Америки и Европы, недавние выборы в Германии, Бразилии и Южной Корее лишь еще раз это подтвердили. Фундаментальные вопросы, касающиеся характера глобальной политики — кто командует и кому это выгодно — в настоящее время обсуждаются как между давнишними союзниками, так и заклятыми врагами.

Могущество часто замаскировано или не проявляет себя в полную силу, но когда оно становится очевидным, неизбежно следует реакция мирового сообщества. Помнится высказывание Жоржа Клемансо (Georges Clemenceau), который на заре своей политической карьеры следующим образом высказался в связи с подписанием соглашения об окончании Франко-прусской войны: ‘Германия думает, что, победив, она будет господствовать, а мы считаем, что, проиграв, мы не окажемся в рабстве’. Спустя полвека после этого, в Версале, настанет его черед предъявить поверженной Германии жесткие условия мира.

Нынешние разговоры об империи являют собой попытку разобраться в реалиях нового однополярного мира. Утверждение о том, что США одержимы идеей мирового господства, конечно, не нова. Британский писатель и член лейбористской партии Гарольд Ласки (Harold Laski) еще в 1947 году пророчил Америке имперское будущее. Он писал, что ‘Америка возвышается над миром подобно колоссу. Ни Рим в апогее своего мирового господства, ни Великобритания в период экономического владычества не имели столь несомненного, глубокого и вездесущего влияния. . .’. И в самом деле, Дин Ачесон (Dean Acheson) и другие архитекторы послевоенного мирового порядка были великими поклонниками Британской империи. Впоследствии, во время Вьетнамской войны, мыслители левого толка и историки-ревизионисты подмечали эту мощную тенденцию к милитаризму и империализму, прослеживающуюся во внешней политике США на протяжении всей истории этой страны. Гуру этой научной школы, Уильям Эпплтон Уильямс (William Appleton Williams), утверждал в своем труде ‘Трагедия американской дипломатии’, что истинный идеализм американской нации был извращен стремлением к мировому превосходству и жадностью к деньгам.

Сегодня некоторые наделяют термин ‘американская империя’ позитивной коннотацией, другие — негативной. Одни полагают, что ‘американская империя’ достойна одобрения и внушает оптимизм, для вторых она является источником опасности и заслуживает поношения. Неоконсерваторы восхваляют применение силы Америкой, как это подобает империи, которая, в современной версии ‘бремя для белого человека’ Редьярда Киплинга (Rudyard Kipling) является либеральной силой, распространяющей демократию, борющейся с тиранией, терроризмом, военной агрессией и распространением оружия. Между тем, противники американского империализма, аргументируют свою обеспокоенность имперскими тенденциями в США тем, что подобная политика влечет непомерные финансовые затраты, имеет губительные последствия для демократии и угрожает институтам и альянсам, стоящим на службе интересов США со времен второй мировой войны.

МИРОВАЯ ИМПЕРИЯ

Никто не спорит с тем, что американская держава является уникальной. Касательно американского империализма, предметом спора является именно характер американского мирового доминирования. США — это не просто держава, защищающая свои интересы, это создатель нового мирового порядка. На протяжении десятилетий, имея больше поддержки, чем сопротивления со стороны мирового сообщества, Америка создавала открытый и правовой миропорядок. Динамичная масса завышенных возможностей, интересов и идей составляет так называемый ‘американский проект’, имеющий беспрецедентный мировой масштаб. Независимо от наличия желания или отсутствия оного, другие государства должны принять условия американской игры или подстраиваться под этот изменчивый миропорядок.

Ученые часто определяют понятие ‘международные отношения’ как взаимодействие суверенных государств в анархичном мире. При классическом вестфальском миропорядке, страны держат монополию на применение силы на своей собственной территории, а на международном уровне порядок поддерживается за счет обмена некоторыми властными полномочиями между государствами. Сегодняшний однополярный мир похож на вестфальский только у полюса. На международном уровне исключительное право применения силы практически 100-процентно принадлежит Соединенным Штатам; на внутреннем же уровне институты и политика государств становятся более открытыми для внешнего, т.е. американского, вмешательства. С 11 сентября 2001 года, заявление администрации Буша о намерении действовать ‘в соответствии с требованиями обстановки’ и праве на превентивные боевые действия явились вполне достаточным свидетельством в пользу вышеназванных утверждений. Укрепление однополярности на фоне претензий Америки на право единоличного принятия решений является новой и тенденцией, способной привести к непредсказуемым последствиям.

Но является ли образовавшаяся структура империей? Если да, то пойдет ли Америка по стопам великих империй прошлого, достигая амбициозных целей ценой разорения мира, проводя политику крайностей, непомерно расширяя свою территорию, допуская просчеты, которые приведут к нарастанию внешней (и возможно внутренней) оппозиции и, в конце концов, к ее развалу?

Термин ‘империя’ подразумевает политический контроль доминирующей страны над внешней и внутренней политикой более слабой страны. Европейские колониальные империи конца девятнадцатого века являли собой наиболее типичную форму подобного контроля — формальную. Политический контроль Советского Союза в Восточной Европе также имел характер принуждения, однако осуществлялся более косвенными методами. Британская империя представляла собой одновременно и колониальное господство и ‘неформальную империю’. Если понятие империи определять свободно, как иерархическую систему политических отношений, при которых наиболее сильное государство имеет решающее влияние, тогда США на сегодняшний день действительно являются империей.

Однако если Соединенные Штаты и являются империей, то эта империя не похожа ни на какие другие империи прошлого. Безусловно, эта страна давно чтит традицию грубой имперской политики, особенно в Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Но для большинства стран американский миропорядок является установленной договоренностью, и страны участвуют в нем на взаимоприемлемых условиях. Это происходит, во-первых, потому, что США в обмен на сотрудничество предоставляют общественные блага, в частности, обеспечивают безопасность и поддерживают режим свободной торговли. Во-вторых, власть в системе США осуществляется на основании правил и посредством институтов; политика с позиции силы при этом сохраняется, но деспотичные и огульные меры не являются постоянной практикой. Наконец, в-третьих, более слабым государствам в американском миропорядке даровано ‘право голоса’ — неформальный доступ к осуществляемому Америкой политическому процессу, а также — к межправительственным институтам, составляющим систему международных отношений. Именно эти черты американского миропорядка, сформировавшегося после 1945 года заставили историков, таких как Чарльз Мейер (Charles Maier) и Гейр Люндстад (Geir Lundestad) говорить о ‘консенсуальной империи’ и ‘империи приглашения’ («empire of invitation»). Американский мировой порядок иерархичен и в конечном итоге держится на экономической и военной власти, однако при этом служит нуждам расширяющегося сообщества демократических и капиталистических стран.

Выходит, что дебаты о новоявленной американской империи, по сути, сводятся к масштабам и выраженности вышеназванных специфических черт и того, является ли открытая демонстрация Америкой своего могущества после 11 сентября существенным отступлением от либерального прошлого. :: РЭКЕТ В ГЛОБАЛЬНОМ МАСШТАБЕ::

В книге ‘Империя и ее темные стороны’, Чалмерс Джонсон (Chalmers Johnson) развивает опасения, что военная мощь США, накопленная за время Холодной войны, и обширная сеть военных баз по всему миру за последнее десятилетие превратились в новый инструмент ведения имперской политики. Соединенные Штаты, согласно Джонсону, стали ‘военной машиной, стремящейся к мировому господству’.

Подпитываемая победоносной идеологией, гипертрофированным чувством угрозы, и своекорыстным военно-промышленным комплексом, эта машина все туже затягивает петлю контроля практически на каждом субъекте мирового сообщества. К Пентагону перешли практически все функции формирования внешней политики, которые некогда были вверены госдепартаменту. Военные командиры в региональных штабах наделены полномочиями, подобными тем, которые имели проконсулы в Древнем Риме, эти военные дипломаты являются гарантами имперской власти ‘на местах’. Джонсон опасается, что имперско-милитаристские амбиции США приведут к вырождению демократии, спровоцируют противодействие и, в конце концов, увенчаются банкротством и развалом Америки, подобным коллапсу Советского Союза.

Согласно позиции автора, американская военизированная империя являет собой новую форму господства. Джонсон охарактеризовал ее как ‘международный рэкет, заключающийся в подписании договоров об общей обороне, создании военных консультативных групп и размещении контингентов американских войск в различных странах с целью ‘защиты’ их от часто неопределенных, непомерно преувеличенных или вовсе несуществующих угроз’. Эти соглашения приводят к созданию ‘сателлитов’ — якобы независимых стран, вынужденных строить свою внешнюю политику исходя из интересов империи.

Джонсон утверждает, что впервые имперскую политику подобного рода стали проводить Советский Союз (в Восточной Европе) и США (в Восточной Азии) во время Холодной войны. Великие империи прошлого — Римская империя и Китай времен царствования династии Хан — осуществляли управление своими территориями при помощи военных лагерей, постоянно расположенных на завоеванных территориях. Американская империя в данном смысле представляет нечто совершенно новое, ибо в ее основе не лежит захват новых территорий — она является империей, которая осуществляет контроль за счет размещения военных баз по всему миру.

Один из оппонентов Джонсона, Блоубэк (Blowback), утверждал, что после 1945 года политика США в своих сферах влияния — Восточной Азии и Латинской Америке — подобно Советскому Союзу, проводилась в духе принуждения и эксплуатации. Книга ‘Империя и ее темные стороны’ развивает идею о том, что враги и угрозы были надуманными. Вторя ревизионизму 1960-х годов, Джонсон заявляет, что во времена Холодной войны система безопасности, союзников и военных баз США создавалась для борьбы с вымышленными угрозами; в действительности же реальным мотивом развития этой системы был экспансионизм. Действия Соединенных Штатов не были мотивированы самообороной, Америка лишь использовала возможности построить империю. У Советского Союза и США, согласно данной точке зрения, было больше сходств, нежели различий: общества обеих стран были милитаризованы и проводили политику, ориентированную на манипуляцию внешними факторами, обе строили имперские системы, при которых государства-сателлиты и зависимые страны были подчинены центру.

Джонсон считает, что конец Холодной войны был одновременно и благоприятной возможностью и кризисом для глобального владычества Америки. Возможностью потому, что в бывшей сфере влияния СССР осталось вакантное место лидера, которое могло бы быть занято Америкой, а кризисом, потому что с падением Советского Союза США лишились оправдания глобальной системы военно-морских, авиационных и сухопутных баз и стратегических анклавов. Только после террористических актов 11 сентября 2001 года США перестали скрывать истинные причины содержания такой системы партнерством с союзниками. Теперь Вашингтон смог сбросить с себя оковы международных обязательств, договоров и законов и начать в открытую проводить имперскую политику.

К сожалению, Джонсон не выдвигает стройной теории, объясняющей причину империалистических амбиций США. В одном месте он предполагает, что американский милитаризованный империализм обусловлен ‘широким спектром интересов, обязательств и проектов’. Идея империи, поддерживающей свой статус за счет глобальной системы военных баз, стала восприниматься как нечто должное и законное в военном истеблишменте. Среди американских политиков нет противников империи. В результате, Джонсон приходит к выводу, что империализм присутствует везде и во всем, что бы США ни делали, будь то манипуляции фондовыми рынками и процессом глобальной экономической интеграции или достижение частных экономических выгод.

Джонсон лишь вскользь упоминает об обществах, находящихся под каблуком у Вашингтона. Конечно, господство и эксплуатация не всегда очевидны. Военные пакты и партнерства во имя безопасности, несомненно, являются частью системы, которая обеспечивает США могущество по всему миру. Америка часто поддерживает слабые и коррумпированные правительства с целью дальнейшего распространения своего влияния. Однако связи с Соединенными Штатами также могут быть использованы этими странами для собственной же выгоды. Неважно, что Япония находится в подчиненном положении в партнерстве с США в деле обеспечения безопасности; важно то, что альянс с США позволил ей избежать необходимости наращивать военный потенциал, который, помимо огромных финансовых затрат, повлек бы за собой дестабилизацию обстановки в Восточной Азии. Более того, у таких стран остается выбор: они могут просто потребовать, чтобы США покинули их территорию (что часто бывает). Так было в случае с Филиппинами, Южная Корея может оказаться следующей. Джонсон дает чрезмерно упрощенное представление о разнообразных и сложных связях, составляющих американскую систему международной безопасности, что может ввести читателя в заблуждение.

Фактически, система альянсов США, прекрасно функционирующая уже на протяжении полувека, способствовала созданию стабильного, открытого политического пространства. Совместное обеспечение безопасности является не просто инструментом реализации американского господства; оно также является орудием политического воздействия. Однако Джонсон не берет в расчет широкий спектр поддерживаемых США и принятых многими странами правил, норм и институтов, которые придают международным отношениям большую глубину и сложность. Наконец, совершенно неясно, что Америка должна сделать — если не считать ограничения своей деятельности собственными границами и исчезновения — чтобы избежать осуждения Джонсона.

PAX AMERICANA: МИР ВНУТРИ АМЕРИКАНСКОЙ ИМПЕРИИ

В книге ‘Колосс’, Найэл Фергюсон (Niall Ferguson) утверждает, что США в самом деле являются империей, причем уже давно. В видении Фергюсона эта либеральная империя утверждает правила и институты и является гарантом общественных благ, поддерживая мир, защищая свободу, регулируя международную финансовую и торговую систему. Соединенные Штаты Америки, хотя и не лишены определенных недостатков, являются естественным наследником британской системы глобального управления; они открыты, охотно идут на сотрудничество и тяготеют к использованию неформальных методов правления. Таким образом, Фергюсона беспокоит не непомерное влияние Америки в мире, а то, что этого влияния как раз не хватает. Имея благие намерения, лидеры США чрезвычайно непоследовательны и не доводят дело до конца.

Фергюсон полагает, что США имеют много общего с империями прошлого. Подобно Риму, Америка имеет весьма открытое общество. ‘В прошлом году сразу несколько солдат, служивших в Ираке, получили ордена ‘Пурпурное сердце’ и американское гражданство, подобно тому, как во времена римской империи, служба в легионах была одним из способов стать римским гражданином’, пишет Фергюсон. ‘В самом деле, при классической архитектуре столицы и республиканской структуре конституции, Америка, похожа на ‘новый Рим’ более, чем любая другая империя. Хотя и Рим, где сенат до сих пор сохраняет влияние на будущих императоров’. Распространение государственного языка США (английского), ее идей и культуры также наводит на мысли о некотором сходстве с Римской империей в апогее своего расцвета.

Однако Фергюсона больше интересует сходство Америки с Британской империей. Президенты США, начиная с Вудро Вильсона, Франклина Рузвельта и Джона Ф. Кеннеди и кончая Рональдом Рейганом, Биллом Клинтоном и Джорджем В. Бушем, использовали свою власть для воплощения высоких идеалов либерализма — экономической открытости, демократии, ограниченной власти правительства, человеческого достоинства и правопорядка. Такая ‘стратегия открытости’, утверждает Фергюсон, поразительно напоминает политическую линию, проводившуюся Британской империей во второй половине 19-го столетия. В конце концов, даже Черчилль еще на заре своей политической карьеры утверждал, что цель британского империализма заключалась в том, чтобы ‘принести мир воинствующим племенам, правосудие туда, где господствует насилие, освободить рабов от оков, возделать землю, заложить основы торговли и образования, увеличить в целых народах возможности получать удовольствие и уменьшить вероятность болезненных явлений. . .’.

Большая часть книги ‘Колосс’ посвящена пересказу знакомой истории о зарождении глобального господства США как одного из проявлений либеральной империи. Автор полагает, что одной из отличительных черт американского империализма является то, что он прячется за антиимпериалистические лозунги. Фергюсон анализирует все этапы истории США и обнаруживает диссонанс между республиканскими идеалами и желанием мирового господства, а также демонстрирует, как американцам удавалось находить компромисс между этими двумя противоположными стремлениями. Холодная война и доктрина сдерживания Джорджа Кеннана (George Kennan) являют собой ярчайший пример синтеза антиимпериализма и сильной власти. Безопасность, открытость, демократичное общество, политическая воля и мобилизация всей мощи США — все эти факторы синергически способствовали становлению американской империи. В основе мирового господства США лежало поддержание экономической открытости, в том числе и силовыми методами, однако Америка вместе с тем была готова к решительным действиям для интеграции стран в свой либеральный миропорядок.

Особенно интересна идея Фергюсона о том, что мир нуждается в укреплении этой либеральной американской империи. Она базируется на не вызывающем возражений утверждении, что для поддержания существующего порядка в мире необходим прогрессивный лидер и что только Вашингтон подходит для данной роли. (Автор практически не надеется, что Европе когда-либо удастся преодолеть внутренние противоречия, связанные с ее расширением). Имперское вмешательство Вашингтона особенно необходимо широкому кругу суверенных государств-неудачников. Многие страны Африки, Азии и Ближнего Востока в упорном стремлении к национальному самоопределению оказались в состоянии тяжелого затяжного кризиса. Фергюсон безоговорочно утверждает, что ‘эксперимент с политической независимостью, особенно в Африке, имел катастрофические последствия для большинства бедных стран’. По Фергюсону, в этих регионах необходимо присутствие либеральной империи (даже в некоей форме колониального господства). Однако остается неясным, на что могли бы быть похожи подобные империалистические интервенции.

Когда Фергюсон говорит, что он ‘в основном за империю’, он в определенном смысле осуществляет подмену понятий. То, что автор подразумевает под понятием ‘либеральная империя’ ученые уже давно называют ‘либеральной гегемонией’, т.е. иерархическим порядком, который, как бы нам этого ни хотелось, далек от традиционных форм империи. Имея огромное могущество, либеральный гегемон может позволить себе действовать исходя из своих собственных долгосрочных интересов, нежели ссориться по поводу пустяковых сиюминутных выгод с другими государствами. Эти национальные интересы могут ассоциироваться с открытостью и стабильностью на мировом уровне. Соединенные Штаты Америки формируют миропорядок и главенствуют в нем, гарантируя определенные преимущества другим странам в обмен на их молчаливое согласие. В отличие от имперского, этот американский мировой порядок определяется договорами, регламентирующими правила игры между лидером и всеми остальными. Таким образом, нормы и институты, которые сформировались в контексте гегемонии США, ограничивают возможность принудительного осуществления власти Америкой, а также дают возможность другим странам участвовать в управлении системой.

Аргументы Фергюсона в пользу американской империи основываются на представлении, что после развала СССР, развитие мира могло бы пойти двумя путями. Первый — миропорядок определялся бы политикой независимых государств, второй — возникновение американской империи. Он утверждает, если бы мир представлял бы собой децентрализованную систему, состоящую из соперничающих стран, в большинстве своем далеких от демократии, то это рано или поздно привело бы к хаосу. Возможно, это так. Несомненно, он прав в том, что стабильность и свободный рынок нелегко поддерживать без вмешательства со стороны мощных государств. Однако понятие либеральной империи не ограничивается единственной формой американского мирового господства. С одной стороны, это порядок, предусматривающий принуждение других государств, с другой — система многосторонних правил и тесного сотрудничества. Проблемы, связанные с обеспечением мира и экономического развития, которые выделяет Фергюсон, лучше всего могут быть решены при сотрудничестве развитых демократических стран. В конце концов, такой кооперативный мировой порядок заставил бы Вашингтон как можно скорее избавиться от своих давнишних имперских замашек и лишил бы смысла дальнейшее стремление к статусу империи в ее традиционной форме.

Наконец, Фергюсон заявляет о том, что использование термина ‘империя’ целесообразно по политическим соображениям. В отличие от британцев, американцы не верят, что они являются гражданами страны-империи. Отсюда непостоянство и нетерпеливость, которые так присущи американцам (чего не скажешь о британцах с их имперским менталитетом). Фергюсон полагает, что если откровенно говорить о реальности американской империи, то это будет способствовать осознанию ее гражданами своего долга и обязательств.

И все же, в действительности дела обстоят иначе. Соединенным Штатам нет необходимости рассматривать мир в качестве области своего тотального владычества и расширять колониальную систему до самых отдаленных районов. Им следует найти пути стабильного, законного осуществления власти в сотрудничестве с другими странами, а также развивать более сложные формы кооперативного международного управления. Также весьма сомнительно, что американский народ позитивно воспримет перспективу широкомасштабной имперской политики: в сентябре прошлого года, когда президент Буш обнародовал стоимость иракской кампании, его популярность в стране сразу же упала.

БЕЗОПАСНОСТЬ ИМПЕРИИ?

Книга Бенджамина Барбера (Benjamin Barber) ‘Империя страха’ посвящена критике внешней политики США, в частности недавно наметившейся склонности американского правительства к единоличному принятию решений. Согласно утверждениям автора, империя не является естественной формой существования американской государственности. Она скорее всего просто соблазн, которому администрация Буша в последнее время охотно предается. В борьбе с терроризмом, Вашингтон колебался между правовыми и внеправовыми методами борьбы. Тезис Барбера заключается в том, что, заявив право принимать решения в одиночку, вести превентивные войны и менять режимы, Соединенные Штаты подорвали саму основу сотрудничества и поставили под вопрос легитимность своих действий, без которых борьба с разгулом терроризма невозможна. Внешняя политика, основанная на применении силы против государств-изгоев, утверждает Барбер, свидетельствует о том, что Америка не отдает себе отчета в международных последствиях подобных мер и имеет ложное представление о демократии. Вашингтон не может поддерживать международный порядок за счет военной силы, прикрываясь угрозой терроризма. Проще говоря, американская империя долго не продержится.

Барбер считает, что логика глобализма входит в противоречие с логикой империализма: распространение глобалистского ‘МакМира’ (McWorld) вредит стратегическим планам империи. В большинстве аспектов экономической и политической жизни США находятся в сильной зависимости от других стран. В мире все взаимосвязано, он слишком сложен для того, чтобы им можно было управлять из одного центра. В империи страха Соединенные Штаты пытаются силой и оружием установить свой порядок в мире. Однако такая стратегия обречена на провал, ибо создает враждебные государства, желающие любой ценой разрушить имперский миропорядок, этаких непослушных младших партнеров.

Барбер предлагает альтернативу — космополитический миропорядок при универсальном законодательстве, корни которого лежат глубоко в обществе: ‘Lex humana стоит на службе граждан мира и действует в рамках универсальных прав и законов, установленных в ходе многостороннего политического, экономического и культурного сотрудничества. Применение силы возможно лишь во время и в масштабе, определенном общим органом власти. Не важно, где и как будет сформирована система таких прав и законов — в Конгрессе, ООН или же путем заключения международных договоров. С угрозой терроризма, заключает Барбер, лучше всего бороться, следуя стратегии ‘превентивной демократии’, т.е. сотрудничества демократических государств во имя укрепления и распространения либерализма.

Однако чрезмерно идеализированные представления Барбера о космополитическом мировом управлении звучат менее убедительно, чем его предостережения об одностороннем военном господстве. В самом деле, его предупреждение, адресованное либералам-империалистам, оказывается весьма кстати по двум причинам. Во-первых, империя не может убить двух зайцев сразу — сохранить правила поведения на международной арене при возможности одностороннего применения военной силы против противников американского миропорядка; первое подчас мешает второму и наоборот. Как доказывает Барбер, ретивые политики часто оправдывают принятие решений в одностороннем порядке некоей угрозой терроризма, что в итоге приводит к подрыву доверия к системе правил и институтов, что, опять же, недопустимо. Во-вторых, угрозы терроризма и распространения оружия массового поражения (ОМП) явно не достаточно для узаконивания американской либеральной империи. На протяжении Холодной войны Организация объединенных наций прочила Америке роль мирового лидера, гаранта свободы и прогресса мирового сообщества, выражая надежду, что США будут пользоваться своим влиянием в рамках закона. Однако, сомнительно, что война против терроризма, в которой, по определению США, страны могут быть ‘с нами или против нас’ достаточно привлекательна, чтобы привлечь достаточное количество сторонников для оправдания американской глобальной политики.

СОХРАНЕНИЕ РАВНОВЕСИЯ

Майкл Мэнн (Michael Mann) также предостерегает от опасной и в конечном итоге бесплодной империалистической тенденции во внешней политике США. Этот ‘неоимпериализм’, утверждает он в своей книге ‘Рыхлая империя’, обусловлен радикальными представлениями, согласно которым одностороннее применение Америкой военной силы способствует господству США и наведению порядка на мировой арене.

Мэнн полагает, что этот ‘имперский проект’ возник благодаря сильно преувеличенным представлениям о могуществе США. Сомнений нет, военная мощь этой державы действительно впечатляет, однако ее политические и экономические возможности гораздо скромнее. Из-за такого дисбаланса, Вашингтон имеет тенденцию придавать чрезмерное значение использованию силы и превращает стремление к созданию империи в ‘самонадеянный и сверхактивный милитаризм’. Этот милитаризм порождает то, что Мэнн называет ‘рыхлой империей’, которая дискредитирует США как мирового лидера и приводит к увеличению, а не к уменьшению, числа террористов и стран-изгоев.

В своей знаменитой научной работе, посвященной социальной власти, Мэнн, будучи социологом по профессии, утверждает, что возникновение и исчезновение государств, народов, империй, регионов и цивилизаций определяют четыре силы: военная, политическая, экономическая и идеологическая. Применяя данные категории к Соединенным Штатам, автор приходит к выводу, что они, выражаясь запутанными метафорами, являются ‘военным гигантом, второстепенным экономическим фактором, политическим шизофреником и идеологическим фантомом’.

Мэнн признает, что США являются центром мировой экономики, и что роль доллара как основной резервной валюты дает этой стране значительные преимущества в экономическом плане. Однако реальная способность Вашингтона использовать торговлю и экономическую помощь в качестве инструмента политического влияния, полагает он, сильно ограничена, что стало очевидным, когда перед началом войны в Ираке США не смогли добиться поддержки в Совете Безопасности ООН от таких стран как Ангола, Чили, Гвинея, Мексика и Пакистан. Более того, страны-сателлиты США становятся все более ненадежными, а среди населения бывших союзников бушуют антиамериканские настроения. Американская культура и идеалы стали значительно менее популярными, чем они были несколько лет назад. Хотя мировое сообщество все еще поддерживает идею США о достоинствах демократического общества и необходимости основных свобод, недовольство ‘культурным империализмом’ и агрессией Америки постоянно растет. Национализм и религиозный фундаментализм — это одно из проявлений протеста некоторых стран против имперских планов США.

Мэнн, так же как и Барбер, делает важное заявление, что империя, существующая исключительно благодаря военному превосходству, обречена. В его анализе, Соединенные Штаты предлагают безопасность — действуя как всесильное государство глобального масштаба, решая проблемы мира, подобно тому, как это было описано в труде Гоббса ‘Левиафан’ — в обмен на молчаливое согласие остального мира. Вашингтон, следуя своему видению империи, не согласен играть по тем же правилам, что и остальные государства и утверждает, что американский империализм является своеобразной платой за безопасность. Но такой порядок, навязанный Америкой, не может долго существовать. Барбер подчеркивает, что у США так много дел с остальным миром, что они не могут управлять системой без сложных договоров о сотрудничестве. Мэнн, в свою очередь, утверждает, что военные операции в стиле ‘Шок и трепет’ приводят всего-навсего к эскалации сопротивления. Он ссылается на социолога Тэлкота Парсонcа (Talcott Parsons), который уже давно подметил, что грубая сила, в отличие от признанного авторитета, имеет ‘дефляционный’ характер, т.е. чем больше ее использовать, тем больше страдает авторитет страны ее использующей.

ЗАКАТ ИМПЕРИИ

Французский эссеист Эммануэль Тодд (Emmanuel Todd) верит, что долгосрочный упадок США, предсказанный Мэнном и Барбером, уже начался. Выдавая желаемое за действительность, в своей книге ‘Падение американской империи: что дальше?’ этот автор утверждает, что геополитическое значение США стремительно уменьшается. Эра господства США уже заканчивается, а не начинается. Вашингтон может и хочет стоять во главе либеральной империи, а мировая общественность способна и все больше желает отвернуться от все менее важной Америки.

Свои прогнозы Тодд основывает на любопытном, хотя и странном, видении глобальной социо-экономической трансформации. Он признает, что США играли важнейшую роль в строительстве глобальной экономики в течение нескольких лет после второй мировой войны. Однако в ходе этого процесса, полагает Тодд, в Европе и Азии возникли новые центры власти, имеющие свои, зачастую неодинаковые, интересы и ценности, в то время как экономика и общество в самой Америке ослабли и пришли в упадок. Слабым местом американской державы является нежелание мириться с жертвами и издержками, связанными с перестройкой обществ, в которые она вторгается. Между тем, по мере ослабления и вырождения демократии в США, ее распространение в мире обусловило формирование сил, оппозиционно настроенных по отношению к Вашингтону. Как выразился сам автор, ‘в то время как остальной мир — находящийся в процессе стабилизации благодаря улучшению в системе образования, демографической ситуации и укреплению демократических институтов и свобод — находится на пороге осознания, что он может обойтись и без Америки, сама Америка понимает, что не сможет существовать без мирового сообщества’.

Из странного утверждения о том, что Америка является ‘экономически зависимой и политически бесполезной’ следует два логических заключения. Первое: США становятся экономическим хищником, поддерживая свое существование за счет разваливающейся системы ‘сбора дани’. Они потеряли способность извлекать собственную выгоду из экономических успехов других обществ. Второе: ослабленные Соединенные Штаты будут вынуждены прибегать к более отчаянным и агрессивным действиям, чтобы удержать позиции гегемона. Тодд усматривает подобные действия в иракской войне, конфронтации с Ираном и Северной Кореей. Действительно, в одном из своих самых двусмысленных заявлений, Тодд утверждает, что извращение американской демократии дает начало формированию практически бесконтрольного правящего класса, который будет еще менее сдержан в использовании военной силы против других демократических стран, не исключая стран европейских. Для Тодда, все эти явления свидетельствуют о развале американской империи.

Отдадим автору должное: он прав в том, что способность какого бы то ни было государства к доминированию на международной арене прямо пропорциональна его экономическому потенциалу. По мере экономического укрепления других стран однополярный мир, в котором доминируют США, может уступить место новому балансу сил. Но, вопреки диагнозу Тодда, США сохраняют за собой неоспоримые социо-экономические преимущества. А его заявление о том, что американская демократия оказалась в руках кучки алчных олигархов просто странно. Наибольшего внимания, однако, заслуживает утверждение автора о том, что Россия и другие великие державы собираются организовать некое подобие противовеса мощи США. Увы, оно просто не укладывается в геополитические реалии. Европа, Япония, Россия и Китай стремились и стремятся к стратегическому превосходству над Америкой, а не просто к противостоянию ей.

Они стремятся обрести влияние и приспособиться к условиям нынешнего миропорядка, не пытаясь его изменить. В действительности, великие державы обеспокоены перспективой обособленности и изоляционизма Америки, чем ее стремлением к мировому господству. Конечно, большая часть критики в адрес унилатералистической политики США отражает озабоченность по поводу того, что США перестанут обеспечивать безопасность и стабильность, а не надежду, что они деградируют и исчезнут с лица Земли.

ПРАВИТЕЛИ ИЛИ ПРАВИЛА?

Является ли Америка империей? Если да, то версия Фергюсона о либеральной империи звучит убедительнее джонсоновской военной империи. В конце концов, понятие империи в данном контексте употреблять некорректно, ибо оно не учитывает существенных аспектов геополитической реальности, сформировавшейся при непосредственном участии США.

Соединенные Штаты проводят имперскую политику, особенно по отношению к слабым странам на периферии. Однако политику США по отношению к Европе, Японии, Китаю и России едва ли можно назвать имперской, даже если слово ‘имперская’ смягчить приставкой ‘нео’ или присовокупить слово ‘либеральная’. Развитые демократические страны входят в состав т.н. ‘сообщества взаимного обеспечения безопасности’, в котором угроза применения силы просто немыслима. Эти страны тесно связаны экономически. Вместе они формируют политический порядок, который держится на взаимовыгодных торговых отношениях, теснейшем взаимодействии, целом ряде межправительственных институтов и специальных рабочих связях. Это не империя, это демократический миропорядок при лидерстве США, который не имеет названия и исторических аналогов.

Конечно, неоконсерваторы в Вашингтоне открыто проповедуют свою версию империи: эра мирового господства, за счет смелого применения военной силы, постепенное освобождение от пут необходимости принимать решения при согласовании с другими странами и решительные усилия по распространению свободы и демократии. Однако такие идеи базируются на иллюзорных представлениях о мощи Америки. Те, кто придерживается подобных представлений, не понимают значения сотрудничества и не знают правил применения и сохранения такой мощи. Если Америка пойдет по этому пути, она лишит себя легитимности как исключительной мировой державы и серьезно подорвет свой авторитет, который зиждется на этой легитимности. В конце концов, неоконсерваторы пока молчат о глобальных проблемах и возможностях, стоящих перед США. И как отмечает Фергюсон, американская общественность не имеет желания содержать колонии или взваливать на себя бремя управления глобальной империей. Таким образом, можно говорить об определенных факторах, сдерживающих имперские притязания Америки, даже в условиях однополярного мира.

В конечном итоге, споры об империи почему-то обходят вниманием наиболее важное международное событие последних лет: долгий мир между крупнейшими державами, который, как считают некоторые ученые, свидетельствует об окончании эры войн великих держав. Капитализм, демократия и ядерное оружие — частичное тому объяснение. Но этот мир также стал возможным и благодаря уникальной внешней политике Америки, которая явилась едва ли не самым важным фактором построения существующего мирового порядка. Успех США берет свое начало с создания и расширения международных институтов, ограничивающих и легитимизирующих власть Америки.

США в настоящее время столкнулись с дилеммой: что выбрать — либеральное или имперское господство? Оба стремления имеют глубокие корни в теле американской государственности. Однако серьезные опасности и крупные издержки мирового лидерства в качестве империи очевидны, вера же американских граждан в законность непоколебима. По зрелом размышлении, американцы окажутся менее заинтересованы в мировом господстве, чем в создании мира, функционирующего по правилам.

Переведено и опубликовано ИНосми.ру (www.inosmi.ru)

Источник: www.iraqwar.mirror-world.ru