Иллюзии прошлого. Нравственность

Существует устойчивое мнение, что нынешнее время характеризуется расцветом безнравственности, разврата и бездуховности. Что современные люди утратили связь с богом (для каждой религии — своим) и поэтому погрязли в пороках, мыслимых и немыслимых. А вот раньше — то есть некогда в прошлом — человек блистал нравственностью и чистотой, чтил религиозную мораль и благодаря этому не имел никаких проблем. Ну, по крайней мере, тех, что волнуют наше общество сейчас. Разумеется, в столь явном выражении эта идея встречается редко. Ну на то она и идея, чтобы участвовать в формировании множества других, уже вторичных идей. Например, в том же антисоветизме данная мысль играет значительную роль: СССР, во многом, отрицается от того, что он нарушил незыблемость старинных традиций, которыми славилась Россия. И многие беды СССР сводятся, опять же, к этому нарушению. Но одним СССР и ненавистью к нему, дело не ограничивается. Поскольку безнравственность современного общества стала практически аксиомой, общество направляет на борьбу за нравственность огромные усилия. Но в связи с тем, что господствует вышеперечисленная точка зрения, эта борьба направляется не абы как, как, а исключительно по направлению восстановления институтов традиционного общества. А поскольку наиболее часто последние ассоциируют с религией, отсюда проистекает и стремление общества к усилению религиозности. Но, в принципе, данный процесс гораздо шире религии и затрагивает огромное число общественных элементов, например, семью. Данное явление называют «консерватизмом», но это противоречит, в общем-то, общепринятому определению консерватизма как течения, отстаивающего ценность существующего порядка. Современный «консерватизм» этим не ограничивается, для него важно не столько сохранение существующих норм, сколько возврат к старому. По идее, данное течение не столько консервативное, сколько архаизирующее, направленное на возврат к «светлому прошлому», что, воскрешает древний миф о «Золотом Веке». Конечно, идея высоконравственного прошлого, испоганенного коммунистами, социалистами и либералами, является особенно популярной на постсоветском пространстве, но и вне его у данной идеи существует немало приверженцев. Поэтому не стоит рассматривать данное явление как чисто постсоветскую особенность. Напротив, тут мы видим реализацию тенденции, характерной скорее для развитых стран. Современных людей сильно волнуют проблемы падения нравов и распространения ряда сексуальных отклонений вроде гомосексуализма. Ну, про гомосексуализм надо говорить отдельно, можно лишь отметить, что «новизна» что самого этого «порока», что его высокой распространенности очень условна. Но, и без его учета, в общем-то, следует заметить, что противопоставление безнравственной современности высоконравственной традиции является крайне распространенным мнением. И, к сожалению, ошибочным, как большинство распространенных мнений… На самом деле пресловутая «высокая нравственность» традиционного общества есть не что иное, как чисто современное утверждение. Даже если отбросить столь популярные заявления множества проповедников о «необычайном падении нравов», делавшихся еще со времен Древнего Египта, то все равно легко увидеть, что у традиционной нравственности были весьма характерные особенности. В тот самый период, который, по общепринятым представлениям, относят, ко времени господства Традиции, нас поразила бы высокая «выборочность» морали. То есть одновременно с очень строгой общепринятой моралью, карающей за малейшее отклонение, всегда существовали места, где эта мораль переставала действовать. Например, характерный для большинства традиционных обществ запрет на убийства практически никогда не касался убийства врагов на войне, включая войны гражданские. Причем под врагами подразумевались не только вооруженные воины — это было бы еще понятно — но и гражданское население, с которым поступали с максимальной жестокостью. Ограбить завоеванный город было нормой, равно как и надругаться над его женщинами. При этом никаких моральных проблем у воинов не возникало. Не возникало их и у общества и у религиозных деятелей. Ту же селективность морали можно увидеть и в других вопросах. Например, так же, как и убийства с и ограблениями, традиционное общество жестко ограничивает половые отношения. В целом, все, что не связано узами брака — то есть не введено в экономические отношения — старательно блокируется. И если на раннем этапе становления традиционного общества еще существуют определенные оргиастические действа, выводящие половую мораль за рамки экономики (типа дионисий в Элладе), то по мере развития традиционной культуры и они исчезают. Монотеистические религии, как правило, относятся к внебрачным связям очень жестко. Но при всех этих более-менее пуританских моральных нормах в нем почти всегда было такое явление, как проституция, недаром ее называют древнейшей профессией. Бордель являлся одним из базовых составных частей любого города традиционного общества. Его наличие характерно для разных эпох и народов: от Месопотамии до викторианской Англии и Российской Империи. Вместе с местом для отправления религиозных ритуалов и рынком он, по сути, составлял суть традиционного города. Несмотря на то, что столетие за столетиями несчетное число религиозных проповедников объявляло войну продажным женщинам, они эту войну с треском проигрывали. Проститутки пережили стоиков, христиан, мусульман, пережили светский пуританизм викторианской эпохи и благополучно дожили до нашего времени. И только в XX веке проституция неожиданно потерпела серьезное поражение. Как ни странно, но именно модернизация общества привела к ликвидации борделей. То, что не смогли сделать тысячи проповедей, сделала эмансипация. Именно она нанесла по продаже женского тела самый болезненный удар. Подобное может показаться парадоксальным, но никакого парадокса тут нет. Дело в том, что корни существования борделя лежат как раз в самой системе традиционного общества. В нем женщина не может иметь какое-либо существование вне брака: женщина рассматривается как предмет для брака и связана с обществом только через брак. Это означает, что женщина, тем или иным образом лишенная возможности брака, оказывалась полным общественным изгоем. Причем это бесправие относилось не столько к гражданским правам, о чем довольно широко говорится — в конце концов, подавляющее большинство мужчин низших классов их также не имело. Речь идет, прежде всего, о том, что такая женщина имела очень ограниченные возможности для добывания себе средств. В традиционном обществе большинство «свободных» рабочих мест занимали мужчины. Это приводило к очень низкой цене женской рабочей силы — гораздо ниже и так невысокой мужской. Подобное положение и являлось той силой, что толкала женщину на панель, ведь проституция была зачастую единственной доступной профессией. При этом все религиозные запреты и предписания отступали прочь перед голодом. Впрочем, не менее часто была распространена «продажа» женщин в бордели, причем часто женщин, «юридически» свободных, не находящихся в рабской или крепостной зависимости. Дело опять же в том, что все отношение с обществом женщина могла вести только через мужа, и его гибель для нее означала прерывание всех связей. В христианском мире единственной благостной альтернативой панели был монастырь, но на всех, разумеется, монастырей не хватало. Следствием несчастного положения этих женщин была крайне низкая цена оказываемых в борделе услуг. Именно она являлась экономической основой расцвета проституции в традиционном обществе. Разумеется, были и высокооплачиваемые «дамы полусвета», но число их было невелико. Да и жизнь последних казалась роскошной только по сравнению с жизнью представителей низших классов. Помимо всего прочего жизнь этих куртизанок очень сильно зависела от милости своих покровителей, не защищенная светской и церковной моралью, и они легко могли потерять то, что приобрели. Впрочем, речь тут, конечно же, не об этих достаточно редких женщинах, что смогли добиться успеха. Речь идет о проституции массовой, той самой, что заполняла многочисленные публичные дома по всему свету. Им, не имевших заведомо богатых клиентов, для того, чтобы прокормиться, приходилось компенсировать низкую оплату большим «числом». Подобная практика приводило к огромной текучести кадров, когда женщины не выдерживали требуемый «темп». Даже в Средние века, когда господствовала цеховая организация ремесел и практиковались долговременные контракты, время работы «девушек» не превышало нескольких лет. Долговременная «служба» была редкостью. Кроме того, для работниц этой сферы был характерен алкоголизм, увеличивающий и без того огромное количество опасностей. Ну, и, конечно, неизбежные проблемы со здоровьем. Помимо «официальной» проституции, была еще и неофициальная. Всевозможные служанки и горничные могли, помимо работ, оговоренных при найме, оказывать также и «непрофильные услуги». Подобная практика была настолько распространена, что нашла отражение во многих произведениях культуры. Надо сказать, что занимались они подобными делами отнюдь не от «любви к профессии». Нет, просто зарплата этой категории женщин была настолько низка, а работа тяжела, что лишние «копейки» или дешевые подарки, вроде чулок или пудры, играли для них важную роль. Впрочем, все могло происходить и без оплаты, просто для того, чтобы сохранить милость хозяина, ведь на данное рабочее место всегда была масса претенденток. Разумеется, подобная «нравственность» имела и серьезные побочные эффекты в виде распространения венерических заболеваний. Тот же сифилис оставался бичом Европы с момента его завоза с американского континента испанцами вплоть до середины XX века. Не помогали ни ртутные мази, ни изобретение доктора Кондома. Единственной причиной того, что вывалившиеся носы не стали повсеместным явлением, было то, что вероятность дожить до этой стадии болезни имели небольшое число людей. Ну и остальные «постыдные» инфекции тоже не отставали. Ведь если проституцию «официальную» еще как-то удавалось контролировать, то все, что творилось неофициально, представить теперь тяжело. И все это на фоне строгой морали и официального провозглашения благости воздержания на всех уровнях: от религии до светской морали. Но кто же будет придерживаться воздержания, если можно дешево купить женщину? Для богатых и брезгливых — есть дамы подороже, но все равно, для представителей цена их оставалась низкой по сравнению с доходами высших классов! Наконец, если есть средства, то можно было иметь содержанку — «постоянную проститутку», имея «гарантию» от того, что кто-нибудь способен занести ей какую-нибудь мерзость. Все равно, огромная разница в доходах низших и высших классов позволяла и это делать довольно дешево. И даже неизбежные проблемы в виде рождения бастардов довольно легко улаживались — в большинстве своем, путем откупа. То есть, проституция была построена на строгой экономической основе патриархального общества. Не блажь и похоть, а особенность традиционной экономики выводили женщин на панель. И эта экономика работала железно: Сколько бы разгромных проповедей ни произносилось, сколько бы проклятий ни валилось на головы несчастных женщин, все равно число их не уменьшалось. Причем абсолютно неважно, какую религию исповедовали и женщины, и их проклинатели — католицизм, православие или протестантство различного толка. Экономической основы это не меняло. Даже ислам со всеми его строгими правилами шариата и ужасными карами оказывался бессилен: и исламским богословам пришлось искать уловки, позволяющие реализовать данное крайне важное дело, не нарушая законов Пророка. И только после того, как успехи эмансипации позволили женщине обрести хоть какой-то более-менее приемлемый доход, проституции был нанесен решающий удар. Уже работа какой-нибудь машинисткой или телефонисткой оказалась намного привлекательнее «легкой» (по современным представлениям) работы в борделе. А после того, как сформировавшееся социальное государство обеспечило и фабричных работниц «нормальной» — то есть такой, которая позволяла жить более-менее сытой жизнью, — зарплатой, то «бордельная отрасль» пришла в упадок. Цены неизбежно выросли и число клиентов упало. Именно этим и обуславливается ее запрещение или ограничение. Если бы «отрасль» находилась на прежнем подъеме, то вряд ли запрет прошел так легко. А так, к середине 1950-х годов в большинстве развитых стран бордели оказались вне закона. Самое смешное, что ликвидация борделей случилась практически перед… сексуальной революцией. Это показывает, что основания обоих процессов лежат в одной плоскости. Сексуальная революция была следствием той же женской эмансипации, которая сделала женщину полноправным членом общества, дала ей и гражданские и имущественные права и позволила ей достойно существовать вне брака. Подобные изменения крайне подняли цену на женский труд, что помимо удара по проституции и борделям нанесло так же решающий удар по «институту служанок», которые еще перед войной были очень распространенной профессией. Да, теперь никто не мог за копейки иметь (во всех смыслах) услужливую горничную. Как ни странно, но и мужчины в данном процессе больше приобрели, чем потеряли. Обеспечение женщин равными правами, в том числе и в плане доступа к большому числу высокооплачиваемых профессий, получение ими среднего и высшего образования превратило женщину из «друга человека» в полноценного гражданина. Что, соответственно, привело к тому, что сексуальные отношения от разновидности банальной услуги (не важно, покупаемые за деньги или опосредованные браком) превратились в форму личных взаимоотношений. Это -очень сильное изменение в общественной психологии, сравнимое с ликвидацией понятия рабства и сословий. Как бы то ни было, с того момента, как молодым (и немолодым) людям стало возможно явно проявлять свою сексуальность, продажная «любовь» оказалась выброшена за границы «нормальной жизни». Привычная в викторианскую эпоху и ранее идея о том, что каждый молодой человек должен начинать свою половую жизнь с похода в бордель (или со связи с горничной, белошвейкой и т.д.), а уж потом начинать подбирать себе супругу (в основном, по размеру приданого), оказалась заменена идеей свободной любви. Вместо жены как экономического партнера (в лучшем случае, а то и просто инструмента обогащения или, для низших классов, бесплатной домашней прислуги) пришел образ жены, как друга и возлюбленной. В данной модели проституции уже не было места. Даже в тех местах, где она осталась разрешена (в виде «свободной профессии»), проституция была выведена в довольно маргинальную сферу. Условно говоря, посещать проститутку стало «не модно». Что же касается идеи получить сексуальные услуги путем принуждения/подкупа работников хозяином, то подобные действия стали не просто маргинальными, но и опасными — за подобное можно было загреметь в тюрьму. Таким образом, «безнравственная» сексуальная революция со своей идеей свободной любви заменила «традиционную нравственность», основанную на посещениях борделей и соблазнении служанок. Но, как это обычно бывает, эта сама «модель поведения» оказавшись полностью вытесненной из общественного сознания, неожиданно «возродилась» в очень странной форме. По мере того, как становилось ясно, что сексуальная революция не решает всех проблем в сфере взаимоотношения полов (а она и не могла их решать, будучи сама лишь проявление экономических изменений и политической эмансипации), все сильнее проявлялась идеализация прошлого. Несмотря на то, что сексуальные взаимоотношения прошлого были отражены в несметном количестве произведений искусств, они оказались крайне искаженно понятыми людьми, пережившими сексуальную революцию. Я уже неоднократно писал, что изменение общественного сознания создает барьер для раскрытия идей, заложенных в тех или иных культурных артефактах, вроде книг или картин. Так повторяться не буду. Скажу лишь то, что из произведений искусств человек легко воспринимает то, что близко к его окружающей реальности. Для понимания остального он должен прилагать некие, порой немалые, усилия. Поэтому из литературы прошлого люди 1960-1970-х легче всего воспринимали лишь романтические отношения (если брать отношения полов). Те же браки по расчету, неравные браки или проституция проходили мимо из внимания, а «особое» положение женщин в семье оставалось просто «невидимым». Таким образом, формировался образ прошлого, насквозь пронизанного романтическими отношениями, что делало его особенно привлекательным для молодежи. «Балы, красавицы, лакеи, юнкера» — это все казалось настолько прекрасным, что современная жизнь по сравнению с данным созданным фантомом казалась пресной. В общем, созданный преломлением классической литературы и искусства в сознании человека второй половины XX века образ прошлого оказался чуть ли не обратным тому, что хотели сказать авторы. Значительную роль в романтизации прошлого также сыграл кинематограф. Тут все понятно: кинематограф изначально основан на театральной традиции, которая создавалась в период патриархального мира и поэтому идеально подходит для его описания. Но возникнув, как развитие театра, кинематограф оказался гораздо сильнее своего предшественника в плане воздействия на психику человека. В отличие от театра, кино создает практически полную иллюзию реальности, спорить с которой невозможно. Если учесть при этому, что режиссеры и актеры кино, по умолчанию, люди современного мира, то понятно, что все их заблуждения, подобные описываемым выше, кинематограф подавал зрителям с многократно усиленным эффектом. Роскошные картины прошлого, созданные этим искусством, уже не могли восприниматься иначе, нежели панегирик «тому миру». И даже если исходное произведение (по которому снималась картина) имело совершенно иную цель, нежели воспевание традиции (порой обратную, как, например, «Анна Каренина» или «Дама с камелиями»), то зритель все равно воспринимал происходящее на экране, как светлую сказку. Причем, тут нет особой разницы в том, какой конкретно кинематограф создавал иллюзии — советское кино в этом плане не отличалась от Голливуда или Европы. И киносказка «Война и мир» тут не особенно отличается от киносказки «Унесенных ветром». Впрочем, в СССР указанная выше идеализация прошлого работала еще сильнее, нежели в иных странах. И поэтому «градус» постсоветского консерватизма оказался сильнее, нежели «в среднем» по развитым странам. Но об этом будет сказано отдельно…