Данный доклад был прочитан на конференции «Великая российскя революция 1917 года: экономические предпосылки, интерпретации, последствия», состоявшейся на Экономическом факультете МГУ 24-25 октября 2017 года.
Для правильного (пусть даже и далеко не полного) понимания событий, связанных с Великой Октябрьской социалистической революцией в 1917 году необходимо понимать несколько важных обстоятельств.
Первым из них является то, что Российская империя была к началу 1917 года практически неограниченной монархией, ключевую роль в которой играла ее сословная структура. Ее ненавидели практически все граждане (за исключением узкой группы «привилегированных» сословий), даже те, кто сделал успешную карьеру. Именно ненавистью к сословному государству (а не к государю-императору) было вызвано то обстоятельство, что русское общество поддерживало откровенных террористов, вначале из «Народной воли», а затем из партии эсеров. Они были против сословного государства и значит, «по справедливости», были правы.
Вторым обстоятельством было то, что, начиная с середины XVI века (то есть с эпохи Ивана Грозного) Россия нуждалась в догоняющей модернизации. Понятно почему: в систему капитализма модернизация встроена имманентным образом и, как следствие, Запад все время обгонял Россию в развитии. Если модернизация удавалась (например, при Петре I или Сталине),то мы пожинали очередной «золотой век (Екатерины Великой или Брежнева), если нет, получали очередное «смутное» время (начала XVII века, Гражданскую войну века ХХ или развал страны в начале 90-ых).
Практически весь XIX век нашей истории был растянувшейся на сто с лишним лет модернизацией, которая должна была стать ответом на промышленную революцию в Англии. Что-то у нас удавалось, что-то — нет, но серьезного рывка так и не получилось. Ключевой неудачей, скорее всего, стал провал реформ Столыпина, который должен был обеспечить по их итогам создание внутреннего рынка продажи продукции тяжелого машиностроения (тракторов). Но вместо этого он разрушил социальную стабильность в деревне, выведя на ключевую роль кулака-мироеда, то есть — местного ростовщика.
Это и естественно — модернизация, кроме чисто экономических аспектов (кредитов, продукции и так далее) включает в себя и модель поведения (ну, или, если угодно, ценностную модель). А она в русской деревне была совершенно не модернизационная и уж точно не капиталистическая. Ну действительно, зачем кулаку много и напряженно работать, брать кредиты, осваивать новую технику и пр. и др., когда можно за счет сверхэксплуатации собственных соседей получить такой же (или сравнимый) результат.
В общем, вместо того, чтобы создать внутренний рынок для продукции машиностроения, Столыпин только расшатал и без того сложную ситуацию в деревне. И вот тут свою роль сыграло третье принципиальное обстоятельство. Дело в том, что капитализм появился не просто так, он, одновременно со своим развитием, разрушил базовую Библейскую ценностную модель, которая действовала в Европе более 1000 лет. А именно — был снят запрет на ростовщичество, легальное использование ссудного процента. Соответственно, очень быстро появилось банковское законодательство и финансовый сектор стал играть все более важную, а потом и доминирующую роль в модели развития.
И вот тут начались очень серьезные проблемы. Стало ясно, что система социальной стабильности при «усеченной» Библейской модели не работает. И к середине XVIII века появились две новые модели, которые в нашей интерпретации получили название «Западного» и «Красного» глобального проекта. Суть их проста: если первый ликвидировал Библейскую систему ценностей полностью (ключевым его понятием является «свобода», понимаемая как право индивидуума самостоятельно выбирать и/или менять свою индивидуальную систему ценностей), то второй, напротив, возвращал ее на место. Про этом, поскольку развитие промышленного производства без кредита невозможно (банки берут на себя часть рисков производителя), то кредит в рамках «Красного» проекта оставался, но запрещалось частное присвоение доходов от него.
После работ Адама Смита и Карла Маркса, к середине XIX века стало ясно, что модель развития капитализма принципиально конечна, а потому встал вопрос, а что же будет после капитализма. Марксом и его последователями была создана стройная общественная теория, которая, тем не менее, была вполне себе фальсифицируемая. Она, естественно, развивала идеи «Красного» проекта, но только вполне определенную их часть.
В соответствии с концепциями Маркса, никакой пролетарской революции в России быть не могло. И потому, что уровень обобществления (концентрации, сказали бы мы) производства не достиг необходимых пределов (были еще возможности для повышения эффективности капитализма через расширение рынков и ликвидации региональных систем разделения труда, которых началу ХХ века было как минимум четыре, Британская, Германская, Американская и Японская). Кроме того, Россия была не промышленной, а чисто аграрной страной, которая еще даже не прошла через буржуазную революцию. Собственно, именно такой буржуазной революцией стал февраль 1917 года, отменивший сословный характер государства.
Но жуткие противоречия, не только в рамках борьбы зарождающегося пролетариата за свои права, но и внутри деревни (спасибо Столыпину!) создали ситуацию, при которой идеи «Красного» проекта легли на православное миросознание крестьянства (и вчерашнего крестьянства, к которому относилась большая часть населения городов)! И в результате, Революция октября 1917 года была победой «Красного» проекта, но не в марксовской его интерпретации!
Это очень хорошо было видно по экономическим экспериментам победителей сразу после революции! Они полностью соответствовали идеям Маркса и вызвали острую хозяйственную разруху (которую существенно усугубила Гражданская война). В результате вначале пришлось идти на возврат назад (НЭП), а затем была построена достаточно специфическая модель реализации именно «Красного» проекта, в которой был кредит, не было его частного присвоения, а сам СССР выступал в окружающем мире как государство-корпорация, причем внутри страны все было устроена так, как будто акционерами этой корпорации были все ее граждане. Но сама модель развития была та же, что при капитализме — научно-технический прогресс на фоне расширения рынков.
Повторю еще раз, это была не модель Маркса, Ленин (в самом начале) и Сталин создали нечто совершенно новое. Что нам, собственно, и пытались объяснить в курсе марксизма-ленинизма и что мы тогда совершенно не понимали. Причины проблем этой модели (уж коли она действовала в той же модели развития, что и параллельный ей капитализм), были те же, что у капитализма в 70-е годы и сейчас, невозможность развития без расширения рынков. Которые в 70-е годы еще было куда развивать (нам на их территорию, а им, соответственно, на нашу). А сегодня уж точно нету!
И сегодня, как раз, человечество подошло к тому уровню концентрации производства, который был описан у Маркса! Это значит, что, теоретически, пролетарская революция может повториться (кто при этом выступит в роли класса-гегемона — отдельный вопрос)! Причем именно в варианте описанном Марксом и его последователями в конце XIX — начале ХХ века. Но и опыт Октябрьской революции забывать не стоит, поскольку, хоть она, как это следует из вышесказанного, и была явлением абсолютно уникальным и марксизмом не предсказанным, но создала потрясающий опыт, который нужно тщательно изучать и в нем разбираться!
