Консервативные императивы российской экономической модели

Попытки идейной подмены нередки и в современном контексте. С провозглашением же президентом России в своём послании Федеральному собранию идеологического «вектора на консерватизм» интенсивность этих попыток, как и число «ни уха, ни рыла не понимающих» самопровозглашённых «консерваторов», вырастет на порядок. Скажем прямо: такой «консерватизм» нам не нужен. Несмотря на непрекращающиеся попытки самозванцев протолкнуть под нагло узурпированным брендом «консерватизм» все тот же набор радикально-либеральных идей, общественный приговор уже оглашён: все эти гайдар-чубайсовичи — суть «мелкие бесы» в русской истории.

Жизнеспособная перспективная модель экономики России, основанная на консервативной парадигме, призвана обеспечить динамизм, суверенитет и эффективность, в то же время она должна быть органичной российскому социуму с учётом его менталитета и традиций — то есть сочетать в себе прагматизм и ценностный подход.

«История представляет примеры гибели целых наций, потому что они не умели в благоприятное время решить великую задачу обеспечения своей моральной, экономической и политической независимости».

Фридрих Лист. «Национальная система политической экономии»

 

Свои идеи о консервативном видении принципов русской хозяйственной модели (а также соответствующих этим принципам стратегии и тактики экономического развития России) мне доводилось формулировать и излагать не раз в ряде коллективных трудов и документов программного характера, в подготовке которых я принимал участие и в качестве одного из авторов, и в качестве редактора: в «Русской доктрине» (2005, несколько изданий в 2005–2008 годах), докладе «Пора расправлять крылья», подготовленном по заказу администрации президента РФ (2007, изд. 2009 г.), совместной программно-идеологической разработке «Народного собора» и Института динамического консерватизма «Мы верим в Россию» (2010), программных тезисах Российского социально-консервативного союза (2012), докладе Изборского клуба «Стратегия «Большого рывка» (2013), подготовке ряда программных документов для Всемирного русского народного собора и др. Кроме того, авторские взгляды (с консервативных позиций) по различным аспектам и частным вопросам экономической политики были изложены в многочисленных статьях и публичных выступлениях.

Совершенно очевидно, что целью и содержанием данной статьи не может быть подробное системное изложения всех этих взглядов — просто хотя бы уже исходя из требований формата. Скорее это некоторая идейная канва или конспект тезисов, причём с неизбежными местами самоцитированием или вариациями на тему ранее высказанных автором положений. Неизбежность самоповтора объясняется тем, что сами эти взгляды являются плодом многолетних раздумий, следовательно, отражают глубокие убеждения автора, а убеждения (в отличие от гипотез или конъюнктурных комментариев) имеют устойчивый характер.

При этом автор не претендует на выражение истины в последней инстанции и вполне готов к упрёкам в некотором субъективизме суждений, поскольку глубоко выстраданное всегда является в немалой степени субъективным.

Но прежде чем перейти к изложению ряда конкретных тезисов, следует остановиться на некоторых предварительных замечаниях, имеющих принципиальное значение.

 

Универсалистское и национальное в консерватизме

Если либерализм, социал-демократия или коммунизм выступают непосредственно универсалистскими идеологическими конструктами, так как идеи, лежащие в их основе, имеют единый, неизменный характер, мало зависящий от страны применения, то с консерватизмом всё сложнее.

Консерватизм основан на традиции, а традиции в разных странах, цивилизациях, у разных народов — различаются. Даже в тех случаях, когда имеет место близость традиций, схожесть набора ценностей, различия оказываются весьма существенными, так как разные ценности из схожих наборов становятся доминантными в разных национальных средах и в конкретных исторических условиях той или иной национальной общности, страны, цивилизации. Консерватизм просто по определению обязан иметь цивилизационную или национальную «окраску», учитывающую особенности исторического пути развития, традиций и ценностей конкретных стран и народов.

Таким образом — консерватизмов много. Их этнонациональные и цивилизационные особенности определяют сложность глобальной конвергенции консервативных идей. Строго говоря, «консервативный интернационал» — утопичен и вряд ли возможен. Универсалистскими в консерватизме выступают лишь некоторые общие принципы и базовые основы, но не общие идеологические догмы, не говоря уже о конкретных рецептах организации социума и общественной жизни.

Ещё одно важное замечание: здоровый консерватизм не следует путать с реакцией (такая путаница, к сожалению, нередко встречается, а иногда и умышленно внедряется в общественное сознание) — реакция тянет назад, к «золотому веку», оставшемуся в прошлом, ей свойственно воинственное недоверие к новому, консерватизму же отнюдь не чужда идея развития. Это идея органичного развития на основе традиции.

Более того, например, динамический консерватизм (политико-философский термин, активно используемый нами со времён выхода «Русской доктрины») и саму традицию понимает как саморазвивающуюся сущность.

 

Идеалы общественной организации: мировоззренческие различия

В предельно обобщённом виде, который предполагает известное упрощение (а генерализация является вынужденным методом изложения в масштабах статьи — в отличие от фундаментальных трудов), можно следующим образом схематично представить комплексы взглядов наиболее распространённых идеологий на основы организации и функционирования общества.

Либерализм: идеал — индивидуальная свобода, минимизация вмешательства государства (государство в рамках «общественного договора» остаётся пассивным и лишь следит за соблюдением наиболее общих правил игры, по выражению Т. Джефферсона — «государство — ночной сторож»), общество тотальной конкуренции, борьбы индивидуальных эгоизмов, «войны всех против всех» (Т. Гоббс). Общее благо в либеральной парадигме — не самоцель, оно результат этой тотальной конкуренции на свободном рынке, где «невидимая рука» рынка (А. Смит) является автоматическим встроенным оптимизатором. Действия на основе сознательного достижения общего блага вообще вредны, так как они ведут к ограничению (следовательно — к нарушению) идеального оптимизирующего механизма конкуренции и рынка, к волюнтаристскому произволу бюрократии, то есть в конечном счёте к упадку (Б. Мандевиль). Таким образом, именно индивидуальная свобода выступает инструментом общественного благополучия.

Социал-демократия (и её радикальная производная — коммунизм) — идеал, общество всеобщего равенства; государство решает проблему неравенства через активную перераспределительную политику, высокоразвитую систему социального обеспечения, выступает активным регулятором экономической активности на всех уровнях, в ряде случаев само является активным участником экономической деятельности. Механизмы равенства и общественный интерес (интересы всех) выступают залогом индивидуальной свободы (интересов каждого). Абсолютизация всеобщего равенства (социального, экономического, политического, гендерного и т.д.) и формальных демократических процедур логически приводит социал-демократию к неприятию всех форм авторитарности и иерархии.

Общественным идеалом консерватизма является большая Семья, то есть отношения рода, родства. Общественная иерархия является отражением заслуг перед этой большой семьёй — Родиной, Отечеством, степенью участия каждого члена этой семьи в общем деле и его вкладом в общее благо (меритократия). При этом права отдельных членов общества, являясь отражением этих заслуг, неотделимы от ответственности: права и ответственность взаимно отражают друг друга.

Ключевым отличием в консервативном взгляде на общественные отношения выступает органичность, а не механистичность построения социума. Народ, род, семья — это своего рода сложный организм, а не отлаженный, чётко работающий механизм. Благополучное функционирование организма зависит от множества сопряжённых взаимосвязанных систем, произвольное нарушение работы которых может иметь летальные последствия для всего организма. Поэтому идеи развития в консервативном мышлении неразрывно связаны с заботой о работе всех систем и подсистем единого организма (по аналогии со знаменитым гиппократовым: «Врачу: не навреди!»). Традиция, которая в консерватизме является метаценностью, одновременно выступает в качестве встроенного регулятора, ответственного за функционирование всех этих систем. Поэтому развитие, согласно взглядам консерваторов, должно быть органичным, должно вытекать из традиции, строиться на основе традиции, следовать саморазвитию традиции. (См. Приложение 1)

 

Приложение 1 Личность и общность Различные политические идеологии (основанные на базе разных мировоззрений) заявляют о защите прав и интересов тех или иных субъектов. Во всех идеологиях существует пафос построения или преобразования общества ради кого-то. Либерализм принципиально ориентирован на абсолютизацию суверенных прав личности, отдельного человека. Идеология либерализма проповедует радикальный индивидуализм: частные интересы всегда выше общественных, и их удовлетворение может ограничиваться только интересами другого человека, а никоим образом не интересами общества в целом — более того, само наличие последних отвергается в принципе, сводясь лишь к равнодействующей частных интересов. Возникает учение об «обществе равных возможностей», которое в реальности представляет собой социал-дарвинизм. Следствием возведения в абсолют индивидуализма является принципиальный аксиологический релятивизм: у каждого человека своя система ценностей, и любая такая система ничем не хуже системы другого человека — абсолютных ценностей не существует, попытка законодательно закрепить таковые обзывается насилием (или «тоталитаризмом»). Для либерализма характерно отрицание общности, первичности и приоритетности существования общины, реализации и самоактуализации отдельного человека в общине и через общину. Следствием этого становится атомизация общества, чувство вселенского одиночества, «экзистенциальный вакуум», столь характерные для западной либеральной цивилизации. Между тем сущность человека неотделима от его общности с другими людьми. Именно в благополучии общины и рода залог личного благополучия. Именно в суверенитете общины, рода или (на более развитых стадиях) нации — залог личной свободы и личного развития. Консервативные экономические преобразования должны исходить из первичности этих сложившихся общностей. (Из «Русской доктрины»)   Виды консерватизмов и Россия

Очевидно, что в силу исторических различий развития отдельных цивилизаций, наций и этносов, различий в религиозных и мировоззренческих системах, системах ценностей — традиция не едина для всех обществ.

Например, Англия, в силу специфических особенностей, в которых в этой стране складывалось господствующее мировоззрение (эпоха Реформации, либеральная общественная философия Локка и Гоббса и пр.), являясь, по сути, родиной либерализма, в свою традицию включает либеральные ценности. Поэтому англосаксонский консерватизм по определению либерален. Его отличие от чистого либерализма или либертарианства находится преимущественно лишь в сфере общественной морали, но не во взгляде на сами либеральные принципы организации жизни общества.

В силу кардинального отличия традиций здоровый консерватизм в России не может быть калькой с англосаксонского консерватизма, несмотря на то что многочисленные попытки такой подмены осуществлялись и продолжают осуществляться в нашей стране за последнюю пару десятилетий.

Сторонники такого англосаксонского либерального консерватизма в России есть, и хотя их численно немного, но они влиятельны и сильны. И сейчас, в условиях повышения актуальности, востребованности консервативных идей, следует ожидать их новой активизации. Они всегда будут, по крайней мере, до тех пор, пока будет оставаться их питательная основа — базовый классовый интересант — олигархический капитализм.

Здоровый консерватизм в России должен быть органичен российскому социуму с его базовыми ценностями, представлениями о добре и зле, стремлениями и чаяниями, ограничениями и табу, причём с учётом особенностей и неразрывности исторической судьбы (несмотря на трагические катаклизмы в истории России, её историческая судьба едина и неразрывна). Кроме того, в ситуационном плане он должен исходить из сложившихся реалий, которые задают необходимость акцентировки на решении определённых неотложных задач, устранении опасных перекосов и накопившихся дисбалансов. В этом проявляется известная прагматичность консервативного подхода — не застывшие и неизменные формы, а творческое применение принципов и традиции.

Для нас совершенно очевидно, что, например, с учётом российских условий одним из важнейших консервативных экономических принципов управленческого характера выступает не невмешательство государства, характерное для англосаксонской версии консерватизма, а дирижизм и корпоративизм.

 

Что такое эффективность экономики?

Раскрывая экономические взгляды русского консерватизма, прежде всего, необходимо отметить, что им, как это ни покажется парадоксальным, не может быть присущ экономикоцентризм.

Ещё в 2005 году в «Русской доктрине» мы отмечали, что экономика — не самоцель. Она функциональна, инструментальна по самой своей сущности. Мы не отрицаем наличия в экономике своих специфических законов. Но не они определяют базовые цели развития экономики и принципиальные параметры экономической динамики. Базовое целеполагание в области экономики задаётся извне, из системы более высокого порядка. Цели экономики вторичны и производны от целей общества.

Равно противоестественен для консерватизма редукционистский взгляд на человека как на homo economicus — рационального экономического субъекта, озабоченного лишь максимизацией потребления и собственного благосостояния.

Поэтому в целом правильный лозунг «Не человек для экономики, а экономика для человека» не сводится в консерватизме к признанию одной только утилитаристской сущности экономики. Хозяйство служит не только удовлетворению материальных потребностей, оно является также сферой общественных и межличностных отношений, а потому его эффективность поверяется не только известными количественными индикаторами (объём выпуска продукции, душевое потребление, удельные издержки производства, рентабельность и пр.), но и степенью гармоничности этих отношений. Кроме того, экономика — ещё и сфера созидательного творчества. А потому вопрос об эффективности экономики стоит ещё и в плоскости реальных возможностей для раскрытия этого творческого потенциала народа и личности. (См. Приложение 2.)

Приложение 2 «Общество созидания» В условиях индивидуализма и релятивизма в либеральной концепции естественным образом исчезает любое традиционное определение смысла жизни. И тогда либерализм вводит своё: гедонистический утилитаризм. Смысл жизни — получить максимум удовольствий, понимаемых предельно прагматично — как услаждение души и тела. Отсюда же и главная практическая ценность любой идеи — её «полезность». Отсюда же и модель «общества потребления». Роковой переход, во многом предопределивший упадок экономического, культурного, да и вообще цивилизационного потенциала Запада (в особенности США), произошёл ещё со второй половины 1960-х годов. Мы имеем в виду отказ от ценностей созидающего, творческого, производящего общества в пользу псевдоценностей «общества потребления». Дело не только в произошедшей вследствие этого деиндустриализации и катастрофическом падении нормы сбережений и накопления в экономике, пока ещё компенсируемом за счёт специально созданных финансовых механизмов. Гораздо более деструктивным и судьбоносным негативным фактором для англосаксонской цивилизации стала деградация качества человеческого потенциала. Логика развития процессов разложения хорошо известна ещё со времён поздней Римской империи, когда требование «хлеба и зрелищ» со стороны деморализированного плебса стало симптомом имперского упадка и загнивания. Напротив, культивирование высших идеалов развития, социального творчества обычно сопровождало эпохи бурного роста цивилизаций и экспансии наций, результатом чего всегда был массовый энтузиазм, атмосфера общественного оптимизма и активное самосовершенствование человеческих ресурсов. Таким образом, ещё одним принципом организации экономической жизни должен стать возврат к созидательным ценностям и творческой мотивации экономической активности человека. Вместо модели «общества потребления» — модель «общества созидания». (Из «Русской доктрины»)

Наконец, эффективная хозяйственная модель должна обеспечить и достаточную конкурентоспособность и одновременно устойчивость экономической системы, а в конечном счёте — реальный суверенитет страны.

Таким образом, в системе взглядов консерваторов само представление об экономической эффективности приобретает весьма сложный, много-аспектный, комплексный характер.

В частности, для консерватизма характерна вполне определённая позиция в вопросе о взаимосвязи экономики и морали.

Типичный взгляд либералов, прямо отражённый даже в большинстве школьных и университетских учебников «экономикс» (очевидно, с целью индоктринации общества с «младых ногтей»): экономика свободна от морали, индифферентна по отношению к требованиям нравственности. Такой подход трактуется как «позитивный» (с оценкой «плюс»), в отличие от «нормативного» (с оценкой «минус»). Уже в этом разграничении на «позитивное» и «нормативное» заложена смысловая ловушка, так как подобное отрицание связи экономики с моралью уже само по себе является вполне нормативным — оно задаёт общественную норму отношения к данной проблеме.

Данная позиция приобрела вид весьма радикальной максимы, популярной среди российских либералов ещё со времён перестройки: «Нравственно лишь то, что экономично».

Однако мы убеждены прямо в обратном: не «нравственно то, что экономично», а «экономично в конечном итоге лишь то, что нравственно». (См. Приложение 3).

Приложение 3 Мораль и экономика Современный либерализм агрессивен. Западная цивилизация в эпоху глобализации в явном и неявном виде поставила задачу стереть все различия между людьми и их общностями. Идёт процесс стандартизации. Идёт процесс взлома национальных суверенитетов. Идёт процесс вселенского упрощения, энтропии. В этом процессе неизбежными следствиями являются примитивизация культуры, примитивизация личности и её запросов, превращение человека в своего рода жвачное животное, в стойле у которого полно жратвы, но в глазах читается полная бессмысленность. Признаки этого процесса мировой энтропии и всеобщего разложения сложно организованных структур человеческой личности и человеческого общества уже хорошо заметны повсюду. Ещё одним проявлением следования этой модели становится болезненное раздвоение единой человеческой личности. Принимая правила игры в мире либеральной экономики, устроенном по принципу «человек человеку волк» , и предприниматели по отношению к персоналу своей фирмы, и наёмные рабочие по отношению к своему работодателю ведут себя совсем не так, как они ведут себя по отношению к своим близким, к своей семье, к своим родителям, детям, братьям и сестрам. Солидарные, общежительные отношения в экономической жизни заменяются отношениями конфронтационными и даже более того — отношениями враждебными (хищническими). Единство духовной жизни личности в таком мире разрушается. Болезненная раздвоенность жизни, личности ведёт к чувству постоянного дискомфорта, неудовлетворенности мироустройством, а в конечном счёте — к чувству безысходности, к фундаментальным сомнениям в осмысленности бытия. Поэтому для русской модели организации экономической жизни необходим отказ от популярного лозунга периода перестройки «Нравственно лишь то, что экономично», ведущего к раздвоению человеческой личности и непреодолимому душевному конфликту, в пользу единственно органичного самой природе человека лозунга «В конечном итоге экономично лишь то, что нравственно». Не homo economicus, а «человек моральный» должен стать в центр будущей экономической парадигмы развития. (Из «Русской доктрины»)

Взгляд на экономику как на систему со сложными связями также предполагает, что эффективность этой системы вовсе не является простой суммой эффективностей каждой из составляющих её подсистем, а тем более отдельных компонентов, или даже производной из этих частных эффективностей. Некоторые подсистемы и компоненты могут быть бесприбыльными, а иногда и планово убыточными — как раз для обеспечения максимизации эффективности системы в целом. Правильный несиюминутный подход, ориентированный на развитие, предполагает, что окупаемость и рентабельность выходит на уровень всей системы, а не каждого её компонента.

Отсюда следует недопустимость применения тотальной коммерциализации ко всем без исключения видам хозяйственной деятельности. К глубокому сожалению, реформы в России последних двух десятилетий проводятся исходя из глубокого заблуждения касательно якобы необходимости перевода на коммерческие принципы всего и вся без исключения.

В то же время совершенно очевидно, что для стратегии как догоняющего, так и опережающего развития, обеспечения устойчиво высоких темпов экономического роста необходим приоритет инфраструктуры, непосредственная коммерческая окупаемость которой не должна быть принципом. Отсюда же следует, что развитие базовой инфраструктуры — предмет заботы прежде всего государства. Поэтому приватизация этой сферы и ставка на частные инвестиции — явная ошибка.

Ещё одним полем борьбы и столкновения разных взглядов на эффективность и экономичность является вопрос, касающийся обустройства нашей собственной территории. Каким бы дорогостоящим ни было решение данного вопроса, его нельзя оставлять на самотёк, отдавать на откуп рыночным силам или решать по остаточному принципу исходя из соображений экономии.

В России должно быть комфортно жить её гражданам везде, независимо от конкретного региона или типа населённого пункта. Поэтому необходимо радикально пересмотреть подходы, применявшиеся в последние два десятилетия к вопросам расселения. Ставка на развитие всего нескольких крупных городских агломераций и мегаполисов ущербна и самоубийственна для страны, чья территория равна одной седьмой мировой суши. Государство обязано принять комплексные программы развития восточных территорий (в этом вопросе уже заметен шаг вперед), комплексную программу сохранения и развития малых городов России — их запустение и обезлюдение является пренебрежением к своей истории, чревато уничтожением самого понятия «малой родины» (это чувство органично возникает именно в этих городах, а в стандартизированных мегаполисах стремится к исчезновению), которая является важнейшим элементом чувства патриотизма, национальной идентичности, культурной и цивилизационной принадлежности.

Сверхконцентрация населения в мегаполисах и агломерациях, основанная на извращенно понятой концепции «точек роста» (одно время она была даже объявлена официальной стратегической линией Министерства регионального развития РФ, а сейчас, в отсутствие явных приоритетов комплексной политики расселения и территориального планирования, этот процесс de facto продолжает развиваться инерционно), несмотря на кажущуюся экономичность в конечном итоге противоречит истинной эффективности и ключевым национальным интересам.

 

Новая парадигма: общее благо как результат общего дела

Непосредственно перед переходом глобального кризиса в острую фазу я писал (статья «Финансы как воровство», аналитический веб-жур-нал Globoscope, 31.07.2008. http://www.globoscope.ru/content/articles3/1942/?sphrase_id=84), что одним из ключевых противоречий в основе кризиса является отношение между современной финансовой парадигмой и реальной экономикой производства необходимых человечеству благ.

Ещё Аристотель предложил различать два понятия: «экономику» и «хрематистику». Первое означает богатство как совокупность полезных вещей, второе — богатство как накопление денег. «Экономике» в аристотелевском понимании близко соответствует русское понятие «хозяйство», то есть обусловленная целесообразностью совокупность различных благ, произведений человеческого труда, необходимых для обеспечения жизни, деятельности, досуга. Выше мы отмечали, что экономика не есть вещь в себе, она функциональна в том смысле, что является вторичной по отношению к высшим целям социума, служит материальному обеспечению и достижению этих целей. Это активное освоение «земли», данной Богом человеку природы, с благими целями, то есть во имя обеспечения расширенного («плодитесь и размножайтесь!») воспроизводства рода человеческого. Хрематистика же есть лишь погоня за прибылью как таковой, независимо от способов её получения, предполагающая эксплуатацию низменных и пагубных страстей и пороков человека — стремления к неправедному обогащению («от трудов праведных не наживёшь палат каменных»), культа наживы, стремления к показной роскоши и доминированию над другими себе подобными.

И восточное христианство, и традиционное западное христианство (католицизм), равно как и ислам, всегда негативно относились к тем парадигмам хозяйственной жизни, которые в действительности во главу угла ставят хрематистику. И в Писании, и в Священном Предании мы встречаем однозначное порицание стяжательства, духа торгашества, несправедливого обогащения, манипулятивного перераспределения богатства в свою пользу, превращения денег в орудие доминирования, закабаления и эксплуатации.

Обе эти тенденции — стремление к построению настоящей, созидательной экономики, с одной стороны, и алчное стремление к обогащению, с другой, — сопровождали противоречивую историю человечества, находясь при этом в сложных отношениях сосуществования и антагонизма.

Однако мы должны констатировать: на стыке второго и третьего тысячелетий мировая экономическая система обрела новую и совершенно извращенную сущность. Эпоха финансового капитализма ознаменовала радикальный переход мировой экономики в качественно новое состояние: виртуальное подменило собой и подчинило себе реальное.

Впервые за свою историю человечество оказалось в ситуации, когда финансовые активы (во всех их разновидностях) в сотни раз превосходят объём реальной экономики, то есть производимых благ — товаров и услуг. Экономика обрела совершенно ненормальные пропорции «перевернутой пирамиды», когда её надстроечная, обслуживающая, виртуальная часть довлеет над базовой, производственной, реальной. Налицо ситуация, когда не собака машет хвостом, а «хвост машет собакой».

Приобретая самодостаточную и довлеющую над остальной экономикой сущность, деньги становятся «орудием дьявола». Они меняют баланс в системе целей и ценностей общества и отдельного индивидуума, меняют мотивацию жизни с творческой, креативной, созидающей на потребительскую, карьерно-ориентированную, порождают нравственный релятивизм и моральную индифферентность («деньги не пахнут»), ведут к укреплению пороков (насилия, воровства, обмана и мошенничества), закрепляют несправедливость как принцип «мира сего».

Одним из следствий гипертрофированного развития финансовой сферы стало всеобщее помешательство на спекуляциях, на крайне рискованных и сомнительных денежных операциях в надежде на обогащение, которое никак не связано с собственными созидательными усилиями. Более того, в основном это игра с «нулевой суммой», когда выигрыш одних — это просто проигрыш других. Иначе говоря, в самой этой системе вообще никто ничего не созидает. Это «экономика глобального казино». Она сама по себе безнравственна, поскольку никак не отражает справедливого распределения доходов «по труду», по полезным результатам, по вкладу во всеобщее благосостояние, а напротив, прямо этому принципу противоречит.

Влезая по уши в спекулятивные схемы по «управлению капиталом», человечество оказывается всё больше во власти «слепого случая», «фатума», «игры судьбы», отказываясь от разумной организации жизни в согласии с собственными же, веками подтвердившими свою истинность высокими принципами Правды, Долга, Чести и Справедливости.

Не утруждая себя необходимой рефлексией и поступая таким образом, человечество вполне закономерно толкает себя к катастрофам, к глобальным финансовым потрясениям.

Дерегулирование финансовой сферы привело к серьёзным деформациям хозяйственных систем и деградации бизнес-культуры в развитых странах. Что уж тогда говорить о качестве «бизнес-культуры», взросшей в России, ведь в нашей стране несколько раз за столетие полностью пересматривались «устаревшие и прогнившие» моральные устои. В условиях нравственного смятения и отсутствия чётких ориентиров, да ещё и в эпоху безвластия, деловая этика не могла не обрести черты «экономического беспредела». Дерегулирование на Западе и мутировавшая западная бизнес-культура плюс российская этика «экономического беспредела» — вот поистине гремучая смесь для подрыва традиционных нравственных основ всей мировой экономической системы.

Однако несмотря на острейший кризис, на агонию системы, очевидно, что нынешняя финансово-экономическая парадигма сама собой не изменится, так как есть силы, заинтересованные в продлении её существования.

Контроль над «печатным станком», контроль над мировой «алхимической лабораторией», производящей ничем не обеспеченные «деньги из воздуха», позволяет целым странам жить не по средствам, расплачиваясь за своё сверхпотребление долговыми расписками, без всякой возможности когда-либо в будущем расплатиться по собственным долгам.

С помощью этих механизмов контроля можно перераспределять собственность — руля финансовыми потоками, допуская одних и не допуская других к источнику инвестиций, провоцируя банкротства банков, корпораций, отраслей, а иногда и целых национальных экономик.

На нормальном человеческом языке всё это означает воровство. И эти избранные нации паразитируют на других странах, перераспределяя в свою пользу (иными словами, присваивая) результаты чужого труда.

Эта система в целом с каждым годом становится всё более порочной. И именно по отношению к системе как к целому никаких серьёзных, кардинальных усилий по её рациональной реорганизации со стороны мировой элиты пока вообще не просматривается.

Постановка вопроса о выходе из кризиса не может ограничиваться поиском методов латания дыр, подновлением изжившего себя механизма, декоративным ремонтом системы, доказавшей свою неэффективность в решении действительно насущных проблем человечества, восстановлением модели, ведущей к катастрофе и гибели.

Необходимо однозначно признать, что отказ от моральных принципов ведёт мировую экономику к катастрофе.

Настоящее преодоление кризиса как для мира в целом, так и для России в частности, предполагает поиски новой социально-экономической парадигмы, в основу которой должны быть положены именно нравственные принципы.

От степени гармоничности этой новой парадигмы будет зависеть будущее человека и общества.

Нам представляется, что среди базовых элементов этой новой модели особое место займут солидарные механизмы в экономике. Необходим пересмотр соотношения конкурентных и солидарных экономических отношений — совершенно очевидно, что в этот трудный для мира и страны период, а также с учётом необходимости решения масштабных проблем, имеющих всеобщий характер, приоритет должен быть отдан именно солидарным механизмам.

В предшествующий исторический период мы придавали явно чрезмерное, гипертрофированное значение конкурентным отношениям и механизмам экономического поведения.

Маятник истории неумолим и императивен: взамен господства индивидуалистических ценностей, личного эгоизма и хватательного рефлекса во главу угла на современном этапе должны быть поставлены общее благо, общее дело и общественный интерес.

 

Императив справедливости

Ещё одной доминантой новой социально-экономической парадигмы должен стать принцип справедливости. Очевидный дефицит справедливости в мире является одним из центральных дисбалансов, порождающих конфликты и чрезвычайно опасных с точки зрения устойчивости всей мировой социально-политической и геополитической системы.

Отдельно от общемирового фона следует отметить особое значение справедливости в русской общественно-политической парадигме. В России экономическая модель не может быть не связанной с господствующими ценностями, по крайне мере, она не может резко противоречить этим ценностям. Справедливость в России относится к числу базовых потребностей, и история учит, что неудовлетворенность этой базовой потребности чревата мощными социальными катаклизмами и разрушительными общественными потрясениями. Не восстановив попранной справедливости, ничего выстроить нельзя.

Дефицит справедливости проявляется не только в количественном неравенстве доходов, но и в барьерах на пути реализации человеческих призваний; в заблокированности каналов вертикальной мобильности; в уравнительном подходе к разным по значимости видам труда — общественно необходимому, производительному и оборонному, вспомогательному и паразитарному.

Нерешенность вопросов, связанных со справедливостью, закладывает под нацию множество «бомб замедленного действия», порождает социальную зависть и углубляет социальный пессимизм, приумножает число людей, мечтающих об эмиграции в поисках лучших стандартов жизни.

Говоря о перспективной экономической модели для России, нужно учитывать произошедшую деградацию экономики и время, упущенное ею для развития и потраченное на бесплодные и вредные реформы. Результатом стало отставание и ослабление конкурентных позиций страны в рамках глобального экономического соревнования, во многом подорван её экономический суверенитет. Поэтому программа экономических изменений для России должна учитывать необходимость резкого качественного рывка.

Такой качественный рывок предполагает реализацию Большого проекта, где общее благо выступает результатом экономики общего дела. В то же время реализация такого проекта должна происходить в атмосфере общественного энтузиазма, единения и общей радости созидания. Однако глубокий раскол современного российского социума, одним из важнейших факторов которого является нынешний гипертрофированный уровень неравенства и неудовлетворенность базовой потребности в справедливости, полностью блокирует возможность осуществления такого проекта. (См. Приложение 4.)

Приложение 4 Справедливость и развитие России нужен мобилизационный проект для ускоренного, прорывного выхода на более высокий уровень экономического и технологического развития. При этом очевидно, что любой мобилизационный проект всегда предполагает: — повышенный уровень этатизации экономики и вообще общественной жизни, активную направляющую и вдохновляющую роль государства, а потому по существу является антиподом либеральной экономической политики, проводящейся в России более 20 лет; — единение всех страт общества и атмосферу массового энтузиазма, которые невозможны в социуме, раздираемом острыми противоречиями, где происходит «война всех против всех». Возможность осуществления такого проекта несовместима с существующим чудовищным неравенством, когда одна часть общества ищет смысл своей жизни в бесконечной гонке гламурного потребления, а другая находится в состоянии перманентной борьбы за физическое выживание. Такая модель общества ведёт к всеобщему отторжению любых призывов к развитию, так как вместо чувства причастности к общему делу, объединяющих общих интересов, атмосферы заинтересованности в конечных результатах совместных усилий она закономерно порождает всеобщее отчуждение, чувство безысходности и бесполезности какой-либо активной жизненной позиции и напряжения воли во имя достижения общенародных целей, которые воспринимаются как иллюзорные. Сложившийся уровень неравенства и неудовлетворенность базовой потребности общества в справедливости столь велики, что превратились в основной тормоз развития и выступают главным фактором подрыва легитимности власти и существующего порядка в обществе, по сути же это фактор эрозии самого общества как такового. (Из доклада Изборского клуба «Стратегия «Большого рывка»)

Консерватизм, будучи одновременно и ценностной, и рационалистической мировоззренческой концепцией, отрицает идеи полного равенства. Во-первых, индивидуальные способности, возможности, профессиональные качества и навыки, а следовательно, и вклады различных индивидуумов в общее благо — объективно не равны. Во-вторых, в силу этого справедливое распределение не означает абсолютно равного распределения.

Русское общество ждёт от устройства социально-экономической системы не столько реализации принципа равенства возможностей или, напротив, установления полного равенства, сколько принципа воздаяния по заслугам. Это, кстати, истинный принцип настоящей рыночной экономики, но, к сожалению, не в том её воплощении, с которым мы сталкиваемся в России.

Однако в сложившихся условиях нельзя не признать, что существующий в России уровень неравенства противоестественен и явно несправедлив. И он сегодня является объективным тормозом развития.

Радикальное снижение этого уровня неравенства — императивное требование, условие гармонизации общественных отношений, условие дальнейшего движения вперед.

Можно спорить лишь по поводу тех или иных методов устранения этого уродливого неравенства и их уместности в нынешних условиях в России — насколько интенсивно использовать перераспределительную политику государства, в какой мере использовать налоговые и/или бюджетные инструменты такой политики, как избежать при этом социального иждивенчества, как эффективно совмещать меры перераспределительной политики с осознанной политикой государства по созданию условий для малого предпринимательства, развития самостоятельной предпринимательской инициативы и расширения самозанятости и т.п. Совершенно очевидно, что с той же целью реализации принципа справедливости в соответствии с ценностями российского общества необходимо дальнейшее совершенствование механизмов перераспределения всех видов природной ренты. Экономическая деятельность, связанная с эксплуатацией недр и природных богатств России, должна в максимально возможной степени работать на всех граждан страны.

Кстати, вопрос о собственности на природную ренту имеет в России не только прикладной, но и поистине сакральный характер. Православный взгляд на эту проблему совершенно однозначен: природные богатства страны даны Богом, а не созданы людьми. Но и с точки зрения светского общественного сознания они принадлежат народу, так как стали результатом исторической деятельности многих поколений.

 

Труд и капитал: мироустроение

Консерватизму свойственно уважительное отношение к собственности, однако это отношение не является безусловным и абсолютным. Данное уважительное отношение должно гарантироваться собственнику со стороны общества и его институтов, но только при условии ответственного отношения к этой собственности самого собственника.

Вместе с тем абсолютно невозможно игнорировать тот исторически подтверждённый факт, что косность, инерционность отношений собственности закрывает столь необходимые для развития социальные лифты; механизмы наследования собственности (особенно крупной) ведут к застою и неэффективности, ставя, таким образом, на новом уровне вопрос о справедливости (относительно вклада наследников в общее благо).

Указанное противоречие является сложным и комплексным по своей природе — идеального решения для него не просматривается вообще. Однако существует международная практика повышенного налогообложения наследства (особенно в части капитала), которая — пусть и не идеально — позволяет преодолевать это противоречие и не допускать застоя.

В отличие от распространённого в протестантских странах взгляда на богатство как на признак избранности к спасению в России богатство всегда рассматривалось как инструмент созидания. Тот, кто богат, обладает большими правами, но и большими же обязанностями по созиданию всеобщего благосостояния.

Консервативная позиция по отношению к бизнесу предполагает, что предприниматель является одновременно и мироустроителем. Стоит напомнить, на чём основывается православное отношение к собственности и богатству. Для чего даётся богатство? Прежде всего — для созидания. Нравственное отношение к богатству, моральный взгляд на мироустройство и, в частности, на модель экономики, идеал общественных отношений, построенных по образу родства, предполагают социальную ответственность капитала, ориентацию его деятельности на национальные интересы, облагораживание действительности.

Поощрение совмещения личных интересов и инициативы с общественным благом, культивирование общественно значимых достижений и истинной социальной эффективности бизнеса должны стать принципами организации экономической деятельности, принципами мотивации деловой активности, основой морали предпринимательства.

Социальный мир и гармония требуют от собственника и известного самоограничения, в частности, связанного с созданием благоприятных условий для своих работников.

В идеале фирма становится в чём-то похожей на семью: с взаимными обязательствами, правами и ответственностью каждого; управление должно строиться на основе учёта многообразия интересов всех участников — и владельцев-собственников, и менеджмента разных уровней, и рядовых сотрудников.

Примерами гармонизация отношений между собственниками и сотрудниками могут служить многие малые и средние предприятия в Германии, корпоративные отношения на многих предприятиях в Японии и Южной Корее. В этих странах экономические модели сознательно строились с прицелом на снятие (или на максимально возможное нивелирование) антагонизма в отношениях труда и капитала.

Консервативный ответ на проблему устранения этого антагонизма имеет свои собственные ценностные основания и специфику.

Либерализм практически целиком снимает вопрос о социальной ответственности, приписывая все гармонизирующие свойства механизму рынка.

Социал-демократия, однозначно стоящая на стороне труда, обременяет социальной ответственностью только бизнес, причём в возрастающей степени — пропорционально уровню богатства и доходов.

Консерватизм призван найти консенсусную позицию, основанную на гармонизации этих отношений, диалоге и взаимной ответственности.

Здоровый консерватизм не может не признавать роль частной инициативы в развитии. Одни только коллективистские механизмы творчества и созидания, как показал опыт, недостаточны. Однако неверно и противоположное утверждение с позиций исключительной эффективности частной инициативы: что творчество и созидание — удел индивидуумов, что мотивы — исключительно своекорыстны и эгоистичны.

С точки зрения консерватизма противопоказано делать ставку на крайние формы как индивидуализма, так и коллективизма. Необходимо оптимальное сосуществование и баланс этих экономических мотиваций и форм трудовой и деловой активности, равно как органичное сочетание конкурентных и солидарных механизмов и отношений.

Поэтому здоровый консерватизм в России должен ориентироваться на многообразие форм собственности и многоукладность. К сожалению, содействие созданию многоукладной экономики — это ещё очень слабо используемый рычаг государственной экономической политики на всех её уровнях. В реальности государство в России подчас создаёт преференциальный режим только избранным секторам и формам собственности, причём избранным далеко не с позиций интересов развития страны.

Особо отметим, что в многоукладности экономики содержится также огромный потенциал для многогранной реализации фактора труда как ключевой движущей силы развития. Либеральные реформы в нашей стране, к сожалению, полностью игнорировали значение трудовой этики, созидательного, производительного труда.

Практически не используется в России потенциал оживления традиционной трудовой этики, связанный с возрождением и укреплением таких солидарных форм трудовой активности, как артель и кооперация. Перспективная экономическая модель в России должна более активно экспериментировать и с поиском новых коллективных форм собственности (совладения), в которых также имеется огромный потенциал трудовых мотиваций, меняющих отношение и к труду, и к результатам деятельности, способных резко увеличить ключевые составляющие эффективности — производительность и повышение качества.

Сейчас в России, как и в западном мире, имеет место культ успеха, независимо от того, каким путём этот успех был достигнут. Этот культ порождает моральную индифферентность и подвергает эрозии нормальные трудовые мотивации. Зачем трудиться, если продуктивный труд не гарантирует справедливого вознаграждения и заслуженного социального статуса, когда, напротив, положение человека в социуме зачастую зависит отнюдь не от уровня и качества его трудовых усилий и степени общественной полезности его деятельности? (См. Приложение 5.)

Приложение 5 Подмена мотиваций Вместо приоритета труда сейчас в России мы имеем дело с приоритетом и культом успеха. Культ успеха аморален, так как он рассматривает успех безотносительно путей его достижения. В современной картине мира общество в глазах многих делится не на полезных и бесполезных членов, не на созидателей и паразитов (или иждивенцев), не на творцов и потребителей, а на «виннеров» и «лузеров» — победителей и проигравших, удачливых и неудачников. Более того, успех ждет именно того, кто не ограничивает себя какими-либо моральными рамками, а тот, кто «скован» нравственными принципами, практически обречен на то, чтобы стать проигравшим. А отсюда очевидно, что подобная мотивация изгоняет мораль из жизни общества, подрывает его устои, извращает представления о добре и зле (как за счёт девальвации добра, с одной стороны, так и путём институционализации и фактической апологии зла — с другой). (Из доклада Изборского клуба «Стратегия «Большого рывка»)

Для консервативного сознания, с его взглядом на общество как на большую Семью, совершенно очевидна необходимость культивирования приоритета труда в общественном сознании, создания такой модели общества и экономики, которая поощряет трудовую мотивацию, трудовые заслуги и достижения, такой системы, которая обеспечивает справедливое воздаяние — материальное и моральное — за общественную полезность труда, квалификацию и мастерство, наконец, такое пропорциональное соотношение прибыли и заработной платы в структуре ВВП, которая позволяет вывести средний уровень зарплат на уровень, действительно соответствующий общему экономическому уровню развития страны (сейчас в этой структуре доля прибыли гипертрофированно раздута, а доля зарплаты всё ещё недопустима мала).

Производительный труд, продуктивная деятельность непосредственно связаны с творчеством, с созиданием ценностей. Навыки, необходимые для производительного труда, предполагают образование и саморазвитие личности. Но и сам производительный труд является ценностью — он придаёт самой жизни человека смысл и во многом определяет его нравственное измерение. Радость труда как нравственная ценность самоценна и незаменима.

В рамках солидарного труда, «совместного делания», созидания «всем миром», в котором соединяется предпринимательский азарт, государственный разум, инженерный талант и рабочая инициатива, происходит встраивание индивидуума в процессы по преображению жизни, в общественные интересы, в идеологию общего дела, что даёт ему чувство сопричастности с другими и с обществом в целом. Это действенный инструмент единения нации — преодоления раскола, отчуждения и социального пессимизма.

 

«Свобода торговли» или протекционизм?

Внешнеэкономическая политика России, а вместе с ней и поиск действительно перспективной модели экономического развития в течение почти четверти века являются заложниками ошибочной стратегии, основанной на мифе об открытой экономике и мифе о якобы существующей в мире свободной торговле и о её непременно благотворной природе.

Определиться в этом вопросе абсолютно необходимо при определении консервативных императивов и приоритетов российской хозяйственной модели.

Идея открытой экономики вытекает из принципа «свободы торговли». Этот принцип — порождение англосаксонской (так называемой «классической») политэкономии, краеугольный камень всей либеральной экономической доктрины, которая, в частности, обосновывает свободу международной торговли необходимостью всеобщей «гармонизации» экономических отношений, оптимизации на общемировом уровне путём получения экономии на издержках за счёт специализации отдельных стран на основе своих «естественных преимуществ».

Проблема открытости экономики имеет две взаимосвязанные стороны вопроса:

— во-первых, открытость, понимаемая как отказ от применения защитных мер и преференций по отношению к национальной экономике и её основным субъектам — национальному капиталу и национальному труду;

— во-вторых, открытость, понимаемая как незамкнутость, разомкнутость, неполнота воспроизводственного контура (в противоположность его полноте, самодостаточности, автаркичности).

Сначала остановимся на первой стороне вопроса.

Принципиальный и очень жёсткий теоретический спор о «свободе торговли» в мире ведётся как минимум с 20-х годов XIX века. А в плане практической целесообразности двух линий экономической политики — фритредерской или протекционистской — борьба отмечается как минимум с середины XVII века (протекционистская политика Оливера Кромвеля в Англии, «суперпротекционизм» Жана-Батиста Кольбера во Франции и т.д.).

В теоретическом плане идеи «свободы торговли» и невмешательства государства (laissez faire) отстаивали «отцы» англосаксонской экономической доктрины — Адам Смит, Дэвид Рикардо и их многочисленные последователи.

Среди принципиальных противников англосаксонской либеральной доктрины «свободной торговли», оставивших обширное теоретическое наследие и яркий след в истории экономической мысли, — американец Генри Кэри и немец Фридрих Лист. В России продолжателями этой линии были Д.И. Менделеев, И.А. Вышнеградский и граф С.Ю. Витте. Они отстаивали идеи «национальной политической экономии» и государственного протекционизма как инструмента хозяйственного развития. (См. Приложения 6 и 7.)

Приложение 6 Генри Кэри: протекционизм и гармония интересов Выдающийся американский экономист и социолог Генри Кэри считал, что в своём развитии США могут избежать ярко проявившихся в Европе негативных сторон капитализма, таких как острая классовая борьба, экономические кризисы, безработица, нищета. Основой теоретических построений Г. Кэри была теория всеобщей гармонии. Он настаивал на существовании «естественной гармонии» — «универсального закона», суть которого состоит в «гармонии интересов» различных классов и общественных групп, достигаемой в результате развития общества. По мнению Кэри, общество базируется на солидарных интересах, а не на социальных противоречиях. Протекционистские взгляды Г. Кэри тесно связаны с его теорией всеобщей гармонии. Главным виновником отсутствия желанной общественной гармонии в США Кэри считал Англию с её стремлением подчинить своим промышленным интересам национальные рынки других стран. Кэри подверг жёсткой критике систему свободной торговли и страну, которая в его глазах являлась воплощением этой системы. «Английская система отвратительна, испорчена и вредна как для самой Англии, так и для всего мира. Она была причиной пауперизма и бедствий». «Независимые нации должны увеличивать и усиливать своё сопротивление английскому влиянию до тех пор, пока они не смогут перейти к свободной торговле». Таким образом, Кэри считал, что «путь к абсолютной свободе торговли лежит через абсолютный протекционизм». В своей книге «Гармония интересов» Кэри доказывает также, что протекционизм способствует увеличению населения страны, помогает укреплению денежного обращения, способствует повышению морального уровня, укреплению мира между народами.

Так называемая «свободная торговля» прямо противоречит принципу справедливости или честной конкуренции.

Английское слово competition имеет несколько значений: помимо конкуренции это ещё и соревнование, состязание. Можно ли считать справедливой победу в спортивном поединке, когда она практически предрешена, если на один ринг выходят тренированный боксёр-профессионал и неподготовленный боксёр-любитель, или же боксёры в разных весовых категориях? Вряд ли кому-то придёт в голову считать это «честным» соревнованием.

Поэтому честная торговля, справедливые межнациональные экономические отношения ничего общего не имеют со «свободной торговлей».

Другое дело, когда речь идёт о победе в войне за выживание, в войне на полное подавление врага, на уничтожение его способности к сопротивлению, в такой войне все средства уместны, и глупо пенять на «нечестность» победителя.

Так вот, мировая конкурентная борьба — это не соревнование, а жестокая и бескомпромиссная война. А «на войне как на войне».

Приложение 7 Политика протекционизма в России Переход к развёрнутой политике государственного протекционизма в России состоялся поздно — в основном в период царствования Александра III, когда находящийся на посту министра финансов выдающийся ученый и государственный деятель И.А. Вышнеградский привлёк к работе над этой проблемой великого русского ученого Д.И. Менделеева. Его рекомендации были положены И.А. Вышнеградским в основу таможенного тарифа 1891 года. Идеями Менделеева по проблеме покровительства и содействия развитию отечественных производительных сил после отставки И.А. Вышнеградского пользовался также сменивший его на посту министра финансов, а впоследствии председатель кабинета министров С.Ю. Витте. Покровительственные меры по отношению к российской экономике времён промышленных реформ второй половины XIX века и начала XX века способствовали становлению и развитию многих отраслей промышленности, транспорта, банковской сферы. Газета «Биржевые ведомости» писала в 1915 году: «Русское машиностроение возникло, главным образом, благодаря таможенному покровительству и казённым заказам. Покровительственный тариф 1891 года дал значительный толчок развитию русского машиностроения». Большую роль в развитии российской промышленности сыграла деятельность ряда общественных организаций, последовательно выступавших за проведение покровительственной политики в отношении отечественной экономики. Среди этих организаций можно выделить Общество для содействия русской промышленности и торговле, в работе которого с самого его основания активное участие принимал Д.И. Менделеев.

Оружием наступающей, сильной стороны является навязывание слабой стороне принципа «свободной торговли», «свободной конкуренции». В практике международных экономических отношений продавливание принципа «свободы торговли» со стороны высокоразвитых стран на деле становится «отмычкой», инструментом взлома национальных суверенитетов, инструментом закрепления неравенства на глобальном уровне, скрытой эксплуатации, господства сильного над слабыми.

Оружием слабой стороны (будь то пассивно обороняющейся, догоняющей или стремящейся совершить прорыв) становится протекционизм — явный или замаскированный, оборонительный или агрессивно-наступательный, умеренный или тотальный, индивидуальный или коллективный.

Отметим и ханжество, которым на версту отдаёт от всех призывов к «свободе торговли». Все без исключения развитые на сегодняшний день нации прошли через длительный период интенсивного протекционизма. По большому счёту именно благодаря ему они и стали развитыми и сильными. И только после этого стали переходить к либерализации своих торговых отношений с внешним миром. А серьёзный, тщательный анализ покажет любому объективному исследователю, что все сильные в экономическом отношении страны продолжают использовать протекционизм и сейчас, причём и в явном, и, в гораздо большей степени, в замаскированном виде. (См. Приложение 8.)

Приложение 8 Д.И. Менделеев: экономический национализм Результаты своих изысканий в области протекционистской политики Д.И. Менделеев изложил в монументальном 900-страничном труде «Толковый тариф, или Исследование о развитии промышленности России в связи с её общим таможенным тарифом 1891 г.». На основе конкретных данных и глубокого исторического анализа Менделеев делает вывод, что развитие отечественного производства под защитой протекционизма в конечном счёте оказывается для России выгоднее, чем дешёвый импорт, за исключением ограниченного числа экзотических продуктов. Об этом свидетельствует опыт стран-лидеров. Так называемый «мировой путь» заключается в том, что благополучие народов строится, прежде всего, на расширении и укреплении отечественного производства. Но в каждый данный момент времени отдельные страны находятся на разных этапах развития. Одни решают задачи экономической экспансии и требуют «свободной» торговли, а другие ещё не прошли стадию протекционизма. Д.И. Менделеев отмечал, что для высокоразвитых стран свободная торговля является лишь видоизменённой формой того же протекционизма, так как служит для этих стран инструментом наиболее полной реализации своих конкурентных преимуществ. Противоречия между протекционизмом и свободной торговлей — иллюзорны, так как страны, осознанно проводящие ту или иную политику в своих интересах в зависимости от конкретных условий, и в том и в другом случаях последовательно руководствуются принципом экономического национализма. Говоря о противостоянии сторонников и противников протекционизма в России, Менделеев писал, что при протекционизме выигрывают те, кто зарабатывает своим трудом или вложениями капитала в отечественную экономику. Но «говорят громко противу протекционизма люди, живущие на определённые средства и не хотящие участвовать в промышленности. У них доходов не будет от роста промышленности, а от протекционизма им страшно понести лишние расходы, особенно если все их вкусы и аппетиты направлены к чужеземному»

«Свобода торговли» — это «доктрина, произведённая на экспорт». Её проталкивают, впихивают наивным, а ненаивным — всячески навязывают, в том числе силой.

Формулируя принципы здорового консерватизма по отношению к модели экономики, в этом вопросе следует иметь полную ясность.

«Глобальная гармонизация» за счёт попрания национальных интересов — это фикция. В действительности результатом такой «оптимизации» является закабаление наций, уничтожение их суверенной субъектности.

Подлинная гармонизация на глобальном уровне возможна лишь на основе всей полноты учёта интересов отдельных наций. (См. Приложение 9.)

Приложение 9 Граф С.Ю. Витте — о свободе торговли и национальных интересах «Поборники свободного обмена (фритредеры) не допускают никаких ограничений в международных сношениях. Всякое такое ограничение они называют посягательством на здравый смысл, прогресс и даже мораль. Их противники — протекционисты, наоборот, хотя и не отрицают в принципе свободного обмена, но они убеждены, что этот принцип не может быть применяем при настоящей стадии международного общежития. Мы принадлежим человечеству и потому не можем быть равнодушны к его преуспеянию; но мы прежде всего русские, точно так, как Лист и князь Бисмарк — немцы, а потому совершили бы преступление, жертвуя ближайшими и насущными нуждами нашей родины ради отдалённых и гипотетических интересов человечества. Проповедники свободы торговли, безусловно, не правы не только по отношению настоящего, но также и по отношению средств достижения будущего, ибо будущая свобода международных отношений может быть достигнута только посредством ограничений в интересах той или другой нации в настоящем». «Философы могут мечтать о всеобщей федерации; но имеет ли право экономист, при данных общественных условиях, пренебрегать национальной идеей для достижения гипотетических интересов человечества? Не обязан ли он, наоборот, при несомненном существовании национального соперничества и антагонизма, изучать и указывать средства для национального совершенствования вообще и в особенности для процветания своего отечества? Наше воображение, не стесняемое пределами времени, может предвидеть в отдаленном будущем свободу обмена, основанную на всеобщем мире; но наш здравый смысл, возвращая нас к реальным фактам, в ожидании такого золотого века указывает нам на необходимость, чтобы наше отечество было снабжено всеми средствами для защиты против действительно существующей национальной борьбы, стирающей с лица земли те нации, которые не заботятся о своих национальных интересах». (Из работы С.Ю. Витте «По поводу национализма. Национальная экономия и Фридрих Лист») Какова оптимальная степень открытости?

Как было отмечено выше, второй аспект дискуссии о мере открытости экономики относится к противопоставлению «открытость — замкнутость (автаркичность)». Идее открытой, узкоспециализированной экономики, активно встроенной в систему международного обмена и не способной существовать без такой системы, противостоит идея независимой, самодостаточной «национальной экономики», предполагающей полноту воспроизводственного контура.

Мы отмечали также, что в последние два десятилетия внешнеэкономическая политика России основывается на стратегии, которая предполагает обязательное встраивание в уже сложившуюся систему международного разделения труда и которая с порога отвергает идею автаркии (или квазиавтаркии) — весьма органичную для нашей страны.

Однако международная специализация, активное участие в мировом разделении труда редко являются приоритетными факторами развития крупных государств и экономик. Преувеличение значения этого фактора — всего лишь весьма распространённое заблуждение.

Ещё в середине 1990-х годов в процессе написания своей кандидатской диссертации я провёл расчёт корреляционной связи степени открытости экономик (доли экспорта и импорта в ВВП) с разными показателями: уровнем развития стран, численностью их населения, площадью территории. Расчёты показали, что степень открытости экономики, её вовлечённости в мирохозяйственные связи никак не связана с уровнем развития страны. Зато полученные коэффициенты корреляции ясно продемонстрировали, что степень открытости (или, напротив, замкнутости) является функцией численности населения и размеров территории: чем больше страна — тем более замкнута и самодостаточна её экономика. Для крупных по размеру стран зависимость экономики от внешней торговли незначительна.

Часто в качестве примера значимости фактора международной специализации и разделения труда приводят Китай. Дескать, это ярко выраженный случай экспортно ориентированной модели экономики, и развитие этой страны в основном определяется активной экспансией на внешние рынки. В действительности всё обстоит с точностью до наоборот. На самом деле Китай обладает одной из самых независящих от внешней торговли экономик мира.

Почему же существует такое распространённое (причём даже среди профессиональных экономистов) заблуждение? Потому что при соотнесении величины экспорта этой страны (который выражается в международной валюте — долларе США) с ВВП (исчисляемым национальной статистикой в юанях) некорректно переводят ВВП Китая в доллары, основываясь на официальном курсе. Однако этот курс совсем не отражает реальную покупательную способность юаня. Официальный курс юаня занижен относительно своей реальной покупательной способности, по разным оценкам, в 2,5–4 раза. Поэтому числитель в дроби экспорт/ВВП оказывается сильно заниженным, а само значение дроби — сильно завышенным.

Корректный счёт предполагает использование в качестве числителя ВВП, исчисленного в долларах, исходя из паритета покупательной способности (ППС) валют (в данном случае — юаня). Так, в 2008 году китайский экспорт составил 33% по отношению к ВВП, выраженному в текущих ценах в долларах США по официальному курсу, и почти в два раза ниже — 18%, если считать к ВВП по ППС из базы данных МВФ. Использование неангажированных экспертных оценок, например, данных покойного Ангуса Маддисона, профессора университета Гронингена, виднейшего эксперта в области методологии расчёта макроэкономических показателей и межстрановых сопоставлений и, пожалуй, самого респектабельного в мире независимого компаративиста, позволяет говорить о ещё более низком значении данного показателя — 10,5%. Таким образом, почти на 90% китайская экономика определяется внутренним спросом.

Все крупные страны тяготеют к квазиавтаркии.

Причина этого понятна.

Объём или ёмкость рынка выполняет для процесса производства ту же функцию, что и печная тяга для процесса горения — чем она больше, тем активнее процесс. В то же время ёмкость внутреннего рынка любой страны ограниченна (и чем меньше страна, тем сильнее ограничения). Технологические и организационно-экономические параметры современного производства таковы, что развитые малые страны без мирового рынка существовать просто не могут, или уровень их развития, который напрямую зависит от мировой конъюнктуры, резко деградирует.

Однако обязательным следствием реализации указанной модели является зависимость от внешних условий, а в случае возникновения международных конфликтов, войн, введения санкций, установления блокады — уязвимость страны.

Налицо острое противоречие: эффективность требует специализации и расширения рынков сбыта, а это ведёт к подрыву безопасности.

Противоречие между высокой эффективностью и динамизмом, с одной стороны, безопасностью и стабильностью, с другой, для малых стран в принципе неразрешимо; для крупных же стран указанная проблема разрешима.

Возьмем для сравнения несколько стран с крупным экономическим потенциалом. Отношение величины экспорта к ВВП, исчисленному по паритету покупательной способности валют, выглядит в этих странах следующим образом: Индия — 4%, США — 9%, Бразилия — 10%, Китай — 10,5%, Япония — 18%, Великобритания — 21%, Россия — 24%, Франция — 28%, Италия — 31%, Канада — 35%, Германия — 56%. В этом списке страны идут по возрастанию роли экспорта для их экономик. В целом ясно наблюдается увеличение роли внешней торговли для экономики по мере уменьшения размера территории и численности населения. Естественно, что речь идёт о зависимости корреляционной, а не жёстко функциональной, но, как было сказано выше, зависимость эта очень сильная.

Россия занимает 1-е место в мире по территории и 9-е — по численности населения. В приведённой выше подборке у неё 1-е место по территории и 5-е — по населению. Поэтому в данном рейтинге ей естественно было бы находиться где-то между Бразилией и Японией. То есть нормальной величиной экспортной квоты в ВВП России следовало бы считать 12–15%. В действительности же роль экспорта в экономике нашей страны является гипертрофированной и практически в два раза выше нормального значения.

Экономика современной России чрезмерно открыта и слаба. Импорт готовых товаров, который не встречает на своём пути серьёзных барьеров (а после вступления в ВТО применение этих барьеров нашей страной становится невозможным), подавляет внутреннее производство, а специализация на экспорте топливно-сырьевых товаров и продукции нижних переделов всё больше усугубляет деградацию структуры экономики.

Возникает закономерный вопрос: какой смысл в поддержании экономических связей, способствующих, по выражению Фридриха Листа, «национальному обеднению и национальной дряблости»?

Стратегия социально-экономического развития России должна отойти от догмы открытой экономики и переориентироваться на развитие внутреннего рынка, замещение импорта, протекционизм в отношении стратегических секторов экономики, на активную поддержку национальных производителей и, если говорить более глобально, нацелиться на формирование собственного мира-экономики (термин французского историка Фернана Броделя), как «экономически самостоятельного куска планеты, способного в основном быть самодостаточным, такого, которому его внутренние связи и обмены придают определённое органическое единство».

  Соперничество миров-экономик

Условия глобализации делают идею «самодостаточности» (не путать с самоизоляцией) как никогда актуальной и полезной в решении вопросов обеспечения национальной безопасности.

Неслучайно в современном мире гораздо чаще субъектами глобальной конкуренции выступают не отдельные страны, а макрорегионы, чьи успехи на мировой арене оказываются значительно выше суммы достижений отдельных стран-участниц. Очевидно, что для многих стран мира именно региональная интеграция — единственный способ выжить в условиях глобальной конкуренции и занять достойное место в системе международного обмена.

Так, экономика западноевропейских стран в большей степени зависит от внешней торговли, в частности, из-за того, что многие европейские страны небольшие по размеру. Экспортная квота в ВВП отдельных стран ЕС в среднем приближается к 25–35% (а для некоторых стран этот показатель даже превышает 50–60%). Впрочем, как видно из данных, приведённых выше, и некоторые крупные страны имеют высокую экспортную квоту в ВВП (например, Германия с показателем 56%). Однако следует учесть, что подавляющая часть внешнеторговых потоков стран ЕС приходится на взаимную торговлю. Если исключить из расчётов взаимную торговлю (приняв её условно за «внутреннюю»), то на торговлю стран ЕС с внешним миром приходится менее 10% их суммарного ВВП.

Смысл идущих в мире интеграционных процессов в этом свете проступает вполне отчётливо: формирование достаточно мощных экономических группировок, способных быть эффективными в международной конкуренции, и построение так называемых миров-экономик, обеспечивающих за счёт замкнутости воспроизводственного контура устойчивость и независимость в этой конкурентной борьбе.

Концепция мира-экономики тесно связана и с идеей о минимально необходимом размере рынков для того, чтобы иметь эффект экономии от масштабов производства, который, в свою очередь, определяет уровень конкурентоспособности отраслей и производств.

Реальное содержание всех идущих процессов создания зон свободной торговли и прочих подобных ассоциаций прямо противоположно, по сути, глобализационной модели всеобщей открытости и свободной торговли.

Налицо не идиллическая «оптимизация» мировой экономики на основе либерального принципа «свободной торговли», а оптимизация форм международного экономического соперничества. Геоэкономическое противостояние всё явственнее переходит с межстранового уровня на уровень борьбы макрорегионов.

По существу, идёт сколачивание команд для коллективного отстаивания собственных интересов в глобальной конкуренции и формирование миров-экономик — замкнутых воспроизводственных контуров.

 

Россия и «Евразийский проект»

Россия исторически и в советский, и в досоветский периоды всегда была именно миром-экономикой.

Как мы уже писали выше, в современной экономике, где конкурентоспособность в немалой степени зависит от эффекта экономии на масштабах производства, вопрос сопряжения, одновременного достижения самодостаточности, с одной стороны, и эффективности, с другой, напрямую связан с объёмом рынка, на который работают производители. Оптимальный размер такого рынка, по мнению ряда экспертов, — 300–500 млн человек.

По сравнению с Советским Союзом современная Россия стала вдвое меньше по численности населения, а следовательно, построение (восстановление) мира-экономики окажется недостаточно эффективным, если оно будет осуществляться только в рамках нынешних наших национальных границ.

Всё это определяет принципиальную важность активизации усилий по продвижению собственного интеграционного проекта на Евразийском пространстве.

М.О. Меньшиков «Письма к ближним» Нам же, простым гражданам, несущим трудовою жизнью своей тяжесть государственности, нельзя не прислушиваться к вечным заветам. Мы хорошо знаем, что эта святыня народная — Родина — принадлежит не нам только, живым, но всему племени. Мы — всего лишь третья часть нации, притом наименьшая. Другая необъятная треть — в земле, третья — в небе, и так как те нравственно столь же живы, как и мы, то кворум всех решений принадлежит скорее им, а не нам. Мы лишь делегаты, так сказать, бывших и будущих людей, мы — их оживленное сознание, — следовательно, не наш эгоизм должен руководить нашей совестью, а нравственное благо всего племени. Империя — как живое тело — не мир, а постоянная и неукротимая борьба за жизнь, причём победа даётся сильным, а не слюнявым. Русская империя есть живое царствование русского племени, постоянное одоление нерусских элементов, постоянное и непрерывное подчинение себе национальностей, враждебных нам. Мало победить врага — нужно довести победу до конца, до полного исчезновения опасности, до претворения нерусских элементов в русские. На тех окраинах, где это считается недостижимым, лучше совсем отказаться от враждебных «членов семьи», лучше разграничиться с ними начисто. Национализм есть полное развитие личности и стойкое бережение всех особенностей, отличающих данный вид от смежных ему. Национализм есть не только полнота самосознания, но полнота особенного — творческого самосознания, а не подражательного. Национализм всегда чувствуется как высшее удовлетворение, как «любовь к отечеству и народная гордость». Нельзя любить и нельзя гордиться тем, что считаешь дурным. Стало быть, национализм предполагает полноту хороших качеств или тех, что кажутся хорошими. Национализм есть то редкое состояние, когда народ примиряется с самим собою, входит в полное согласие, в равновесие своего духа и в гармоническое удовлетворение самим собой.

Несмотря на то что ряд важных шагов в этом направлении уже сделан, гораздо больше ещё предстоит осуществить. Процесс евразийской экономической интеграции нужно резко интенсифицировать, сделать его политическим приоритетом. Это предполагает скоординированные усилия и комплексные действия в области экономики, торговли, финансов, права, политики, дипломатии, идеологии.

Особую роль, по нашему мнению, в этом процессе может и должен сыграть пока ещё остающийся практически незадействованным фактор — мировоззренческий, относящийся к общественному идеалу. Он имеет и вполне самостоятельное значение, и имиджевое.

Следует отметить отсутствие видения комплексной модели интеграции — в нём на сегодня присутствует пока только прагматическая экономическая идея. Но надо ставить планку выше, иначе существует высокий риск, что и эта идея не воплотится.

Исторический опыт России свидетельствует о том, что для успеха крупного проекта недостаточно одного лишь практицизма, общество редко вдохновляется голым прагматизмом — проекту нужна сверхзадача, измерение «вверх».

Вместе с тем содержание «Евразийского проекта» остаётся для большинства простых людей пока абсолютно абстрактным. На фоне относительной разработанности экономической составляющей интеграционной инициативы зияющей лакуной остаётся его идеологическая компонента, в частности, не артикулированы социальная модель интеграции, ценностные установки, историко-культурная основа и пр. Сегодня Евразийский союз не предлагает идеологии, которая была бы привлекательна как мировоззренческая и ценностная модель. Однако без этого союз лишь на базе экономических и даже военных интересов может оказаться весьма хрупким.

В целях успешного создания действительно прочного образования на повестку дня следует срочно поставить вопрос о разработке проблемы евразийской идентичности. Необходимо, чтобы люди на евразийском пространстве ощущали свою принадлежность к чему-то общему и единому, необходим единый мировоззренческий базис и единый общественный идеал («евразийская мечта», «евразийские ценности»), благодаря которым все они, несмотря на разные национальности и вероисповедание, стали бы общностью.

От идеальной, мировоззренческой стороны интеграционного проекта (измерения «вверх») во многом зависят и возможности его развития «вширь», в том числе перспектива включения в этот проект государств из-за пределов постсоветского пространства (Индия, Иран, Турция и др.).

Интеграционный проект может и должен позиционироваться не только как взаимовыгодная торгово-экономическая инициатива, но и как цивилизационная альтернатива, нацеленная на истинный прогресс человечества.

 

Консерватизм и прогрессизм

Здесь мы возвращаемся к вопросу о взаимоотношениях консервативного мировоззрения с идеями развития и прогресса, который мы поднимали в начале статьи.

Вопреки распространённой (и абсолютно неверной) точке зрения о несовместимости консерватизма и прогрессизма, их взаимной противоположности, в истории человечества именно консервативные идеи часто играли важнейшую роль в общественном прогрессе, а консервативные мыслители не раз опережали представителей других мировоззренческих течений в осмыслении явлений, тормозящих развитие.

Мало кто знает, что идея о пресловутом социальном рыночном хозяйстве была выдвинута консервативными мыслителями Германии, и претворение этой идеи в практической плоскости также заслуга консервативных немецких политиков-реформаторов, а не немецких же социал-демократов. При этом, заметим, эта идея стала основой общественного компромисса политических сил всех идеологических окрасок — она императивна и не подлежит ревизии.

Также и идея освобождения крестьянства от крепостной зависимости активно развивалась в среде российских консервативных мыслителей (славянофилы А.С. Хомяков, братья Киреевские и др.), и лишь благодаря их последовательным усилиям по популяризации этой идеи позже она была взята на вооружение либералами-государственниками времён Александра II.

Однако тогда проведённая реформа имела незаконченный, половинчатый характер. Её дальнейшее практическое воплощение в жизнь силами либерал-консерваторов (П.А. Столыпин), несмотря на самые лучшие пожелания и намерения, было неорганичным и волюнтаристским (без учёта реальных чаяний самого крестьянства, без учёта общинной самоорганизации, и даже вопреки ей) — в духе вульгарных представлений о буржуазной сущности крестьянства (что в России было особенно неорганично и губительно), и это в немалой степени способствовало радикализации многомиллионных крестьянских масс. Они послужили топливом для революции, вместо того чтобы стать одной из движущих сил модернизации России.

Н.С. Трубецкой «Русская проблема» …Положительное значение большевизма может быть в том, что, сняв маску и показав всем сатану в его неприкрытом виде, он многих через уверенность в реальность сатаны привел к вере в Бога. Но, помимо этого, большевизм своим бессмысленным (вследствие неспособности к творчеству) ковырянием жизни глубоко перепахал русскую целину, вывернул на поверхность пласты, лежавшие внизу, а вниз — пласты, прежде лежавшие на поверхности. И, быть может, когда для созидания новой национальной культуры понадобятся новые люди, такие люди найдутся именно в тех слоях, которые большевизм случайно поднял на поверхность русской жизни. Во всяком случае, степень пригодности к делу созидания национальной культуры и связь с положительными духовными основами, заложенными в русском прошлом, послужат естественным признаком отбора новых людей. Те, созданные большевизмом новые люди, которые этим признаком не обладают, окажутся нежизнеспособными и, естественно, погибнут вместе с породившим их большевизмом, погибнут не от какой-нибудь интервенции, а от того, что природа не терпит не только пустоты, но и чистого разрушения и отрицания и требует созидания, творчества, а истинное, положительное творчество возможно только при утверждении начала национального и при ощущении религиозной связи человека и нации с Творцом Вселенной.

Данный пример поучителен. Ибо он ставит основной вопрос о модернизационных реформах в России — органичны означенные реформы российскому социуму и его представлениям о правде, справедливости, организации мира (жизни общества) или нет.

Таким образом, степень органичности для принимающего социума общественных реформ — ключевой вопрос, от которого зависит судьба этого социума.

Чтобы не быть превратно истолкованным, артикулирую особо: консерваторы выступали и выступают не за всякий прогресс и не за всякие методы его достижения — для них всегда принципиальное значение имеет органичность прогресса и реформ, их соответствие традициям и принципам, на которых построен конкретный социум. Истинный, здоровый консерватизм отличает не самоназвание (его можно неправомерно узурпировать), а бережное, трепетное отношение к господствующим ценностям, определяющим душу и характер народа.

Пример консерватизма, правильно применённого по отношению к российской специфике и условиям, основанного на идеях национального развития с опорой на собственные силы, протекционизма и экономического национализма, — реформы Д.И. Менделеева, И.А. Вышнеградского и С.Ю. Витте.

Пример неверно понятого, неорганичного по отношению к специфике России консерватизма — консерватизма, замешанного на англосаксонских идеях рыночной свободы, европейской протестантской буржуазности эпохи постреформации (по духу и идеям чуждой основной массе русского общества), — реформы П.А. Столыпина.

Результаты, как говорится, вполне сопоставимы.

Реформы Менделеева и Витте привели в России к самым высоким темпам экономического развития, которые к тому времени только знала человеческая история (об этот свидетельствует и работа В.И Ленина 1899 года «Развитие капитализма в России», эти же выводы сделал и основоположник современной социологии Питирим Сорокин), к прорыву в инфраструктурном обустройстве территории (которым мы пользуемся до сих пор), к небывалому развитию промышленности, технологий, торговли, финансов. Всё это сопровождалось миром, неучастием в войнах, переходом к золотому рублю, который стал одной из самых устойчивых валют мира своего времени.

Непопулярные (и неорганичные по своей сути) реформы Столыпина, к сожалению, сопровождались массовыми переселениями крестьян в города в результате обезземеливания, где они пополняли толпы пролетариата, «которому нечего было терять, кроме своих цепей», к подъёму революционного движения, «столыпинским вагонам», к позорным поражениям в войнах.

 

Вместо заключения: борьба продолжается, но победа будет за нами

Российские эксперименты 90-х годов с «чистыми» рыночными идеями (и их продолжение с известными незначительными ограничениями и «с вариациями на тему» в начале XXI века) показали полнейший провал в качестве моделей построения экономики и социума.

Этот вывод должен был бы стать отправной точкой перехода к истинно развивающим реформам, открывающим путь к органическому развитию на основе учёта и использования преимуществ собственной традиции. Но, к сожалению, идейное противостояние отнюдь не закончено.

Эпоха смуты обычно порождает в России эпоху растерянности в умах.

Характерный пример мыслительной непоследовательности, мировоззренческого сумбура и конъюнктурщины из нашей истории — «сменовеховцы» и многие прочие социальные философы начала XX века: Бердяев, Булгаков, Соловьёв…

Блестящий публицист и мыслитель Иван Солоневич чрезвычайно точно и остроумно отметил, что «все эти бердяй-булгаковичи, выражаясь строго научно, ни уха, ни рыла не понимали в русской истории». Но ведь нам до сих пор продолжают подсовывать эти имена в качестве «путеводных звёзд».

Попытки идейной подмены нередки и в современном контексте. С провозглашением же президентом России в своём послании Федеральному собранию идеологического «вектора на консерватизм» интенсивность этих попыток, как и число «ни уха, ни рыла не понимающих» самопровозглашённых «консерваторов», вырастет на порядок.

В последние годы мы видели, как проституирующие историки и сервильные идеологи своими нечистыми руками пытались занести в «пантеон русского консерватизма» такие «славные» в России имена, как Егор Гайдар или Анатолий Чубайс…

Скажем прямо: такой «консерватизм» нам не нужен.

Несмотря на непрекращающиеся попытки самозванцев протолкнуть под нагло узурпированным брендом «консерватизм» все тот же набор радикально-либеральных идей, общественный приговор уже оглашён: все эти гайдар-чубайсовичи — суть «мелкие бесы» в русской истории.   

Сcылка >>