Текст опубликован в журнале «Однако», #1 (110) от 7 февраля 2012 года Уже нестратегический формат
Михаил Хазин
Лучшие умы мировой экономики не смогли ответить на животрепещущие вопросы и дать рецепты на будущееЗакрылся очередной, 42-й Давосский экономический форум. Он завершился совсем не так, как предыдущий, который проходил год тому назад, поскольку тогда, на фоне признания экономических проблем, превалировал серьезный оптимизм. Сегодня, хотя публичная пропаганда продолжает говорить о том, что «кризис заканчивается», ситуация совсем иная.
Отметим, что «Давос» — крупнейший в мире экономический форум, однако это не G20 и не G8, это площадка, на которой не принимаются политические решения, а лишь обмениваются взглядами и мнениями. И прежде чем рассказывать о конкретных результатах, нужно более или менее внятно поговорить о той атмосфере, которая сложилась за последний год, что стало причиной исчезновения оптимизма.
Для начала вспомним, в рамках какой конфигурации складывалась современная «западная», «мейнстримовская» экономическая теория. Это происходило в период жесткого давления со стороны марксистской политэкономии, давления настолько сильного, что Запад даже был вынужден изменить название науки — слово «политэкономия», придуманное еще Адамом Смитом, было заменено термином «экономикс».Марксистская политэкономия капитализма, которая шла рука об руку с историческим материализмом, четко и внятно декларировала, что капитализм конечен. И, как следствие, альтернативная экономическая теория, то есть экономикс, неминуемо должна была быть построена на принципах бесконечности капитализма.
Так, собственно, и произошло.Отметим, что завершение модели экономического развития, даже глобальной, — это еще не конец жизни. Только в Европе за последние две тысячи лет это происходило как минимум дважды: в IV—VI веках нашей эры, когда позднеантичная экономическая модель сменилась на феодальную, и в XVI—XVII веках, когда феодализм сменился на капитализм. Более того, если первая из этих смен привела к тотальной замене элит, то вторая, наоборот, позволила большей части аристократии сохранить свой статус и положение.
Таким образом, сама по себе смена модели вовсе не катастрофа, однако сегодня нужно понять два вопроса. Первый — действительно ли настоящий кризис может стать «концом капитализма», о чем в последнее время много говорят эксперты, и если это действительно так, то — второй вопрос — что тут можно сделать: стоит ли прятать голову в песок или нужно предпринимать какие-то более или менее решительные действия?
На первый вопрос у меня ответ есть, хотя он может многим не понравиться. Я считаю, что капитализм как инструмент экономического развития себя исчерпал. Точнее, парадигма научно-технического прогресса, которая, собственно, и обеспечивала капитализм (как и социализм, кстати) ресурсами развития, исчерпала себя. У меня есть как минимум два объяснения этого, которые, впрочем, апеллируют к одному и тому же политэкономическому аргументу: уровню разделения труда.Первый аргумент относится к эффекту, отмеченному еще Адамом Смитом: углубление разделения труда требует расширения рынков сбыта. До 1991 года в мире еще были независимые системы разделения труда, но начиная с этого года система стала глобальной, а значит, нового рывка быть не может, он просто не окупится. Разумеется, внеэкономическим стимулированием можно вытягивать на какое-то время те или иные отрасли, но в целом быстрое развитие останавливается.
Второй аргумент основан на проблемах экономических рисков. Углубление разделения труда ведет к повышению рисков, и до какого-то времени эти риски частично перераспределялись через банковскую систему, а затем — с использованием системы центробанков, которые рефинансировали коммерческие банки. Сегодня эта система исчерпала свои возможности — и учетные ставки, и нормы резервирования близки к нулю. Была сделана попытка «надстроить» финансовую систему за счет создания «центробанка центробанков», однако летом прошлого года она окончательно (хотя тут есть еще вопросы) провалилась по политическим причинам.
Разумеется, есть и альтернативные взгляды на современную экономическую ситуацию, однако с учетом того, что наша теория кризиса была вчерне закончена еще в начале 2000-х годов, она имеет уже достаточную историю верификации, чтобы считать, что реальных аргументов о том, что она не верна, сегодня просто нет. Может быть, они со временем появятся, однако пока мы будем исходить из того, что она верна.Но вот если исходить из нее, то дальше начинается самое интересное! Успех аристократической элиты XVI—XVII веков был прежде всего в том, что ее представители, во-первых, осознали направление происходящих перемен, а во-вторых, сумели разработать планы своего встраивания в них и даже возглавить процесс.
Это очень благодарная тема с точки зрения истории, однако не ее мы сейчас обсуждаем. А главный вопрос, который, собственно, и возвращает нас к Давосу, — это то, где, как и кто будет обсуждать проблемы сегодняшние.Если капитализм заканчивается, то современная «мейнстримовская» экономическая теория для обсуждения этого процесса не годится, поскольку в нее имманентным образом встроено представление о том, что капитализм закончиться не может. Но практически все раскрученные и «авторитетные» площадки используют для описания мира именно тот «язык», который создан на основе мейнстримовской теории. И этот язык не может описать текущие экономические процессы, а значит, все обсуждения на его основе, в общем, достаточно бессмысленны.
Наиболее ярко это отметил бывший главный экономист Мирового банка Кеннет Рогофф, который, в рамках «преддавосных» интервью сказал, в частности, и про то, что современная наука не имеет никакого отношения к реальности. Более того, начал он свое интервью с того, что поддерживать темпы роста более невозможно, отметив также, что научно-технический прогресс стал источником богатства населения. Иными словами, неявно он сказал о том, что до сих пор было категорическим табу для власти: жизненный уровень населения, в том числе и в странах «золотого миллиарда», будет падать.
Но он был далеко не один. Основатель и председатель Давосского форума Клаус Шваб уже не верит в современный капитализм: «Можно с абсолютной уверенностью сказать, что капиталистическая система в ее нынешней форме абсолютно не вписывается в модель современного мира». По его мнению, ошибки политиков и общества в целом привели к финансовому кризису, истинные причины которого — превышение норм дозволенного в финансовой системе. «Мы своевременно не установили правила, которые могли бы воспрепятствовать искажению системы», — заметил Шваб. Он полагает, что следует разработать новый стиль сотрудничества, который позволит совместно преодолевать возникающие трудности, а не «прятаться в бункер». Правда, что именно нужно делать, не говорит.
Впрочем, критиковали капитализм почти все. А вот рецептов в Давосе почти не было. Основной темой стали обсуждения ситуации в Евросоюзе (тактические проблемы с долгами) и США — то же самое, но в стратегической перспективе. И здесь, в общем, тоже ответа не было. Да и какой здесь может быть ответ? Признать, что государственные долги вернуть невозможно? Это понятно, но вслух об этом сказать нельзя. Что источников погашения денег нет — тоже нельзя. Хотя канцлер Германии и сказала, что больше Германия денег не даст, но как окончательный вердикт ее слова не услышали. Или не захотели услышать.
Много говорилось о том, какую роль могут сыграть азиатские страны, но серьезную делегацию в Давос не прислал Китай, что само по себе говорит о роли этого форума в современной жизни. Да, мы не знаем, какие темы обсуждались в закрытых «клубах» и на конфиденциальных встречах, но они тоже вряд ли дали какието судьбоносные решения, скорее, речь шла о конкретных двухсторонних вопросах.И возникает вопрос: что изменилось в Давосе, почему в такой сложной и опасной ситуации, какая сложилась на сегодня в мировой экономике, лучшие в мире мозги не могут дать ответов на животрепещущие вопросы?
Я считаю, что причина как раз в том, о чем я говорил в начале статьи: язык, созданный в рамках капитализма, для описания мира, начинает давать сбои, как только нужно описывать кризис, который может стать концом капитализма.И именно по этой причине обсуждать нынешний кризис в Давосе бессмысленно: там собираются лидеры капиталистического мира, которых с детства учили говорить на этом языке, для которых сохранение этого языка и есть сохранение капитализма — единственного устраивающего их способа существования, к тому же обеспечивающего им лидирующее положение в мире.
Ну представьте себе, что вы предлагаете армии, которая сплошь состоит из кавалерии, голосованием решить вопрос о том, как бороться с танками. Можно смело сказать, что они будут придумывать самые гениальные приемы действий кавалерии против танков, но отказаться от них решатся только в самый последний момент. Если вообще откажутся до своей гибели.Да и вообще, для того чтобы найти решение такой глобальной проблемы, с какой сегодня столкнулся капитализм, нужно прежде всего описать его не «изнутри», а, так сказать, «снаружи». Изнутри, как понятно, мы в любом случае будем получать картинку «вечного» капитализма, и что потом с ней делать, в общем, не очень ясно.
Это и показывает картина сегодняшнего Давоса, который не дал никаких рецептов действия.Но те, кто вырос внутри капитализма, такого «внешнего» описания дать не могут. Особенно если они опасаются конкуренции со стороны других систем (того же, пусть и разбитого, но не уничтоженного на уровне идей социализма). А это значит, что Давос как формат стратегического будущего на самом деле умер. Нет, конкретные тактические вопросы на нем обсуждаться могут и будут, но стратегия — увы.И сам Давос в этом никак не виноват — ни его основатели, ни организаторы, ни участники. Умер скорее формат, если угодно, жанр. Это как народное хоровое пение — пока были совместные формы работы, этот жанр жил своей жизнью, развивался и процветал. А как только жизнь изменилась, он сохранился только в рамках профессиональных коллективов, и, разумеется, никакого развития у него больше быть не может. Так что, если подходить к определению строго, это не Давос умирает, это умирает жанр обсуждения проблем капитализма специалистами, для которых капитализм — единственный существующий образ жизни.И в заключение нужно сказать еще одну крайне важную вещь. Никакое обсуждение проблемы, особенно такого глобального масштаба, не может быть полным, если ограничивается негативом. Констатировать конец капитализма сегодня легко, хотя некоторые наши читатели и могут начать спорить. Но есть ли какой-нибудь конструктивный выход из положения? Ну, может быть, даже не идейный, а хотя бы организационный?Есть, конечно. И состоит он в том, что нужно попытаться найти площадку (или площадки), на которых можно описать современный мир не мейнстримовским капиталистическим, а каким-то другим языком (языками). И если данное описание в рамках публичного обсуждения будет признано адекватным, попытаться на этом, новом языке дать прогноз на будущее и попытаться описать новые модели развития.Отмечу, что в Интернете сегодня можно найти много попыток создать такие модели, причем как на научной методике, так и на чисто мистической. Последние варианты могут иметь место, но их сложно обсуждать и, главное, тиражировать, а вот первые нужно как раз максимально развивать. Другое дело что практически монополизировавшая науку и, главное, элиту современная «мейнстримовская» экономическая школа активно противодействует таким попыткам.Я вижу один-единственный вариант действий — создавать не просто новую площадку, а принципиально новую, то есть на новой территории (не в рамках традиционных университетов или других центров), с новыми руководителями и с новыми идеями. Причем желательно сразу несколько таких центров, чем больше, тем, теоретически, лучше. Некоторые из них естественным образом умрут — ну и пусть. Но по крайней мере будет несколько шансов на развитие чего-то нового и интересного. А там можно будет говорить уже и о новом языке, и об описании посткризисного будущего.Кто-то скажет, что это очень радикальный рецепт. С точки зрения мейнстрима да, конечно, — люди, которых нужно привлекать на этот проект, мало кому известны и «научным» авторитетом не обладают. Ну так по итогам проекта они этот авторитет получат. И потом можно ли считать авторитетными премии и титулы, которые дали сами себе люди за доказательство того, что современного кризиса быть вообще не могло? Так что сегодня титулы и премии скорее негатив, показывающий полную неадекватность их носителей.«На этом Шахрезада заканчивает дозволенные речи». Получилось, правда, не совсем про Давос, но наша ли в этом вина? В конце концов, о покойниках или хорошо, или никак.
