В чем же причина странной эфемерности современных молодежных бунтов, возникающих поразительно легко, но столь же легко гаснущих? Почему еще несколько десятилетий назад народные возмущения и народная борьбы были реальной силой, для борьбы с которой власть вынуждена была применять самые жесткие средства? А теперь — полумитинг, полуфестиваль, в общем, вечный «Оккупай» с масками Гая Фокса в качестве главных политических требований. В предыдущей работе я затронул проблемы современных молодежных протестов. Может показаться, что данная проблема является проблемой Украины (ну, вместе с Россией), но это не совсем так. На самом деле, «майданы» в той или иной форме являются достаточно массовым явлением по всему миру, прежде всего, правда, затрагивая развитые страны. Для протестов подобного рода характерен подчеркнуто мирный характер противостояния, усиленная карнавальность, а равно как и отсутствие сколь-либо внятной программы действий, заменяемой расплывчатыми лозунгами. При этом изначально не предполагается жесткое взаимодействие с полицией, хотя в процессе эскалации событий возможно все. Главная же особенность «майданоподобных» протестов в том, что никаких экономических механизмов давления на власть в них не применяется.
Разумеется, найти те или иные элементы этого можно в любом протесте. Студенческие возмущения «Красного мая» тоже несли заряд карнавальности, причем при полной неясности политической программы, но вместе с этим политическим карнавалом существовало и мощное рабочее сопротивление с забастовками, не говоря о практически полной поддержке работников высшего образования. Именно подобная поддержка помогла парижским студентам превратиться в реальную политическую силу. Но как раз подобного сейчас не происходит. Молодежные бунты просто не затрагивают основную часть населения, они воспринимаются окружающими как некое подобие гей-парадов или фестивалей.
И это при том, что реальные причины, приведшие к образованию «майданов», могут быть любыми, зачастую затрагивающими интересы основной массы населения. Но выливается все это в пресловутый карнавал, как правило, редко направленный на решение этих глубинных проблем, а чаще всего принимающий какие-то малозначимые лозунги. Наиболее часто этими лозунгами становятся лозунги смены власти. Может показаться, что тут, напротив, речь идет о коренном изменении устройства страны, «перескок» через «экономизм» сразу к «Долой самодержавие!». Но это не так. Под сменой власти подразумевается смена не устройства, а исключительно персон. Данный тип «майданов» также по украинским событиям 2004 года называют еще «оранжевой революцией».
На самом деле, рассмотрение этих «революций» делается давно. Но, чаще всего, при этом допускается основная ошибка — смене властной персоны придается слишком большое значение. На самом деле, особенность устройства большинства государств состоит в том, что в большинстве их «верховный правитель» имеет чуть ли не чисто декоративное значение. Реальная власть находится в руках держателей максимального количества экономических активов. Разумеется, президент или премьер может входить в число этих держателей, но тогда именно это и определяет его вес, а не формально занимаемая должность.
Однако традиционно высокая важность, придаваемая формальным постам, приводит к неверным выводам при рассмотрении «оранжевых революций». Поскольку в них происходит поразительно легкая и быстрая смена формальных персон, создается иллюзия того, что эта «революция» является самым эффективным методом воздействия на политическую ситуацию из известных по сей день. Отсюда идет корень легенды про то, что «оранжад» придуман в недрах ЦРУ и распространяется благодаря тайным агентурным сетям Госдепа. На самом деле, основные механизмы смены властных персон в этом случае скрыты внутри самой элиты, и финальный «оранжевый» аккорд представляет лишь эффектное завершение длительных внутриэлитарных процессов.
Этим механизмам, наверное, столько лет, сколько существует государство, как таковое, и разработаны они были тогда, когда не только ЦРУ, но и Госдепа еще не было. И выводить их как некоторые современные технологии было бы абсолютно нелепо.
На самом деле главная особенность «оранжевых революций» состоит в другом. Как раз в том, что каждый раз ускользает от исследователей: в том, что сам по себе массовый протест при «оранжаде» оказывается как раз поразительно «беззубым». Огромные массы людей на улицах — в любом случае, осязаемая сила, казалось, что вот-вот — и они смогут диктовать властителям свои условия. Но этого не случается. «Оранжевые революции» заканчиваются так, как было оговорено внутри элиты. Ющенко образца 2004 может быть назван кем угодно, но только не народным вождем, до этого он был таким же системным политиком, как и Янукович. То есть вся «революция» означала только то, что вместо одного системного (принимаемого элитой) политика стал другой. Ну, возможно, разные представители элитариев получили разные преференции — и все.
То есть «оранжевая революция» — это такая особая революция, в которой вместо решения проблем вышедшего на улицу народа происходит только решение некоторых элитарных «терок». «Революционеры» гарантированно остаются ни с чем. Вместо феноменальной эффективности «оранжевых революций» следует вести речь, наоборот, о феноменальной их слабости, о том, что вместо реальной политической силой «оранжисты» становятся всего лишь массовкой в некоторой аппаратной игре.
Но подобное положение можно отнести не только к «оранжевым» протестам. По сути, подавляющее большинство протестов и выступлений может быть охарактеризовано как феноменально слабое. Если ранее, еще в тех же 1970-1980 годах, против народных возмущений полиция могла массово применять всевозможные спецсредства, вроде резиновых пуль и водометов, то теперь дело ограничивается слезоточивым газом, максимум ударом резиновой дубинки. До реальных, боевых столкновений дело практически не доходит. Исключение составляют случаи провокации, когда у властей возникает необходимость (в результате той же аппаратной игры) быстрого сворачивания протестов. Вот тогда появляются «боевики», что позволяет полиции быстро свернуть весь «массовый протест».
Сравнивать это с реальной борьбой, что идет, например, в некоторых странах Третьего мира, конечно, смешно. Впрочем, эпический провал массовых выступлений характерен не только для оппозиционных, но и для провластных движений. Например, в России после нескольких попыток создания «прокремлевской молодежки» можно наблюдать полное поражение этой политики. Всевозможные «Наши», что еще лет пять назад казались реальной политической силой, полностью слились, выродились в некоторые карликовые «фрические» движения. Понятно, что связано подобное с изменением финансирования. Но все же, «нашисты» — они что же, променяли позицию «путенюгенда» на свое место среди безликого «офисного планктона»?
Променяли. Когда-то за политические убеждения могли убивать и умирать. Теперь об этом бессмысленно говорить. Единственное, что привлекает молодых людей, — «потусоваться». Ну, и еще, приобрести место под солнцем, то есть в президентской администрации.
Такова судьба отечественных «хунвейбинов». Впрочем, сильно соотносящаяся с судьбой отечественных «революционеров», вернее, с практически полным их отсутствием. Оппозиция способна вывести десятки тысяч человек на улицы города, но вот превратить их хотя бы в тысячи своих постоянных сторонников ей оказалось не под силу.
В чем же причина столь странной эфемерности современных молодежных бунтов, возникающих поразительно легко, но столь же легко гаснущих? Почему еще несколько десятилетий назад народные возмущения и народная борьбы были реальной силой, для борьбы с которой власть вынуждена была применять самые жесткие средства? А теперь — полумитинг, полуфестиваль, в общем, вечный «Оккупай» с масками Гая Фокса в качестве главных политических требований.
На самом деле, подобную характерную особенность наших современников заметили давно. И если вначале были, в основном, отсылки к телевизору и манипуляции сознанием через СМИ, то теперь становится понятным, что дело не только в этом.
«Первое небунтующее поколение»
На самом деле, современное поколение уже обозначили как самое небунтующее поколение в истории. Поколение ЯЯЯ. По-английски, Generation MeMeMe. МиМиМи, значит.
По этому поводу уже идет большая дискуссия: в чем причина подобного? Почему современная молодежь ведет себя так, а не иначе? На эту тему написано сотни статей, но основная мысль, высказываемая в них, состоит в том, что данная особенность связана с нынешней системой воспитания. Дескать, нынешнее поколение — первое, реально не наказываемое. Вот тут можно ознакомиться с одной из версий происходящего.
В этом есть известное допущение — на самом деле, говоря о «поколении», следует иметь в виду, прежде всего, представителей «среднего класса» — образованных молодых людей с определенным достатком. Именно они выступали и выступают главными инициаторами всевозможных возмущений, именно о них упоминают, говоря о «бунтующей молодежи», как, например, о студентах «Красного мая». Возмущения «низших» слоев общества происходят несколько иным образом, и в них «возрастной фактор» имеет менее определяющее значение. В рабочем движении зачастую, напротив, инициативу проявляют именно старые рабочие как носители наиболее выраженного классового сознания.
Поэтому, говоря об особенностях воспитания, следует иметь именно «средний класс». Но в нем отказ от тяжелых наказаний проявляется еще с начала XX века. Впрочем, попытки свести все к «воспитанию» есть всего лишь проявление известной тенденции всячески избегать затрагивание социально-политических особенностей общества. Чтобы избежать главного вывода: нынешнее состояние есть результат прежде всего изменения состояния мира, впервые, наверное, за последние двести (если не больше) лет перешедшего от состояния непрерывного роста свободы и снижения неравенства к обратному движению.
Разумеется, можно сказать, что и ранее были откаты назад, например, европейский фашизм 1920-1940-х годов XX века. Но фашизм, к счастью, оказался кратковременным явлением. Нынешнее же движение, пусть гораздо медленнее и не так однозначно, но идет в направлении роста общественного неравенства и снижения свободы основной массы населения уже несколько десятилетий. И изменение мира уже дало наглядные проявления. Если послевоенное время, где-то до 1970 годов, можно рассматривать как период необычайного взлета человечества, то теперь можно говорить о необычайном спаде. Но если в 1945-м взлет был вызван победой — то, следовательно, теперь поражение.
На самом деле все просто. Люди, выходящие на «майданы», — дети поражения. В прошлой работе я писал об определяющем значении для современников величайшей катастрофы второй половины XX века — гибели СССР. Но распад СССР было лишь завершающим аккордом в длинной цепи событий. Когда все началось, когда поражение стало объективной реальностью — сложно сказать. В 1960-х годах мир еще развивался, все увеличивая скорость перемен, еще бурлил в ожидании начала будущего. «Будьте реалистами, требуйте невозможного!» — заявляли парижские студенты. Возможно, поражение пришло с поражения «Красного мая». Впрочем, предпосылки к этому были сформированы еще ранее, и итог парижских возмущений был первой ласточкой нового процесса.
Требовать невозможного оказалось бессмысленно. Вместо невозможного студенты и рабочие получили некоторые, вполне возможные и осязаемые, блага и предпочли завершить свой протест. СССР под шумок решил свои геополитические проблемы, продемонстрировав всему миру, что он уже никакое не рабочее, пусть и деформированное, государство, а банальный политический режим. И если до этого подобное только неявно подразумевалось, то теперь стало железной истиной. В совокупности с тем, что в послевоенном мире удалось затушевать и демпфировать самые яркие и болезненные классовые противоречия (почему это произошло — разговор особый), это привело к тому, что протест умер, не успев развиться. И пусть это привело к закату карьеры де Голля, пусть казалось, что студенты смогли казавшиеся самыми железными буржуазные нормы — все равно, события 1968 года завершились фактическим проигрышем.
Они оказались фактически последними серьезными выступлениями, которые были направлены в сторону увеличения свободы людей. Теперь наступило время «откатов» — мир потихоньку, шаг за шагом, оставлял один рубеж за другим. Были, например, события в Сантьяго в 1973 году, когда демократический социализм Альенде был раздавлен путчистами. Была «Исламская революция» 1978 года, когда впервые поднял голову одно из самых реакционных направлений современной политики — исламский фундаментализм. Было закончившееся поражением противостояние английских рабочих и правительства Тэтчер. И много-много чего другого, постепенно сжимающего петлю Инферно над миром.
Капитализм победил народ, воспользовавшись его слабым пониманием мировых процессов, приведших к тому, что люди не ценили то, что имели. Соцгарантии казались неизменными, кровью добытыми, а откат в Средневековье противоречащим «естественному направлению» прогресса. Капитализм мог наносить удар за ударом, но эти удары считались случайными, затрагивающими только тех, по кому наносились. Но дело было далеко не так.
Столетие до этого гениальной мыслью Маркса и Энгельса народ обрел понимание необходимости всеобщей борьбы. Результаты ее превзошли любое воображение: в развитых странах впервые была ликвидирована всеобщая бедность и бесправие низших классов, исчезла реальная угроза голода. Были созданы механизмы обеспечения всеобщего образования и здравоохранения, созданы меры, сдерживающие безработицу. В общем, построено то, что названо было «Государством всеобщего благосостояния».
Но к 1970-м этого понимания, что обеспечило трудящимся свою силу (да, вот уж реально, «Знание -сила!»), уже не было. «Что мне до бастующих рабочих?» — считал обыватель, не задумываясь о том, что вскоре после этого возьмутся и за него. Вместо этого он скорее думал, как бы ему получить некие выгоды с подавления рабочего движения, найти способ заработать на разворачивающемся наступлении капитала.
Ведь рост «капиталистичности» мира, отказ от прежнего курса на социал-демократическое устройство, создавал иллюзию роста возможностей. Когда приватизируются целые отрасли, возникает видимость того, что каждый может стать капиталистом, каждый может прийти к успеху. На самом деле, законы статистики железны: в классовом мире может существовать только небольшой процент элиты, которая и приобретает большинство благ. Остальная масса — только теряет, превращаясь в инструмент для реализации элитарных интересов. Вероятность попасть в число избранных меньше, нежели вероятность выиграть в лотерею.
Но психологически подобная система оказывает довольно привлекательна. У нас то же самое было в начале 1990-х годов, которые казались временем небывалых возможностей. Реально эти возможности обернулись массовой нищетой. То же самое, пусть и в гораздо меньших размерах, можно сказать и про неолиберальный поворот, произошедший в конце 1970-х — 1980-х годах. Капитализм подкупал людей, бросая им «кости», остающиеся от демонтируемой социальной системы. «У тебя появилось море возможностей. Ты можешь стать миллионером. Не надо ждать убогой «пайки» от государства, а надо уметь вырывать у мира то, чего ты достоин».
Результатом подобного стало появление поколения «яппи». Яппи (Yuppie, от Young Urban Professional Person) — молодой городской профессионал — идеология, появившаяся в начале 1980-х годов и ознаменовавшая свершившийся поворот. После десятилетий нравственных и духовных поисков, попыток найти путь в новый мир, после столь долгого господства идей социальной справедливости неожиданно оказалось, что мир чистого эгоизма, профессионализма и неравенства имеет крайне привлекательные черты. Дело в том, что в послевоенном мире понемногу уже забыли, что творили эгоисты и профессионалы до того, как мощное социальное, и прежде всего, рабочее движение загнало их в рамки некоего социального договора.
Люди уже не помнили, как десятки тысяч человек в прямом смысле умирали с голоду в самых развитых странах. Они не помнили, какие условия работы были до того, как профсоюзы ограничили свободу частного предпринимательства. Они забыли про то, как стреляли по бастующим свинцовыми пулями.
Нет, они видели капитализм «белым и пушистым», он казался им не страшен. В конце-концов, «средний человек» начала восьмидесятых казался себе вполне образованным и профессиональным, он был здоров и силен — спасибо ставшей общедоступной медицине и хорошему питанию. Кроме того, прошедшие, по сути, впустую, годы господства идей хиппи, не создавших ничего нового в ходе своих духовных поисков, делали яппи привлекательными среди масс обывателей. Вместо немытого и лохматого «хиппующего бездельника» опрятно одетый, а главное, «деловой» яппи был очень привлекательной альтернативой.
И вот миллионы молодых людей с радостью выбрали этот путь. Они ринулись в конкурентную борьбу, стремились сделать карьеру, получить модное образование — словом, подняться как можно выше, забыв, как страшный сон, все статистические законы. Познание мира стало абсолютно немодным — люди с радостью предпочитали жить сегодняшним днем, как учили большинство идеологов классового общества.
Но обмануть вселенную в очередной раз не удалось. Если пирамиде требуется большое основание и маленькая вершина, то так оно и будет. Пролезть же наверх при колоссальной конкуренции настолько маловероятно, что подобное удается единицам. После десятилетий напряженной конкурентной борьбы, многих лет напряженной работы, часто без выходных и отпусков, бессонных ночей, с полностью измотанной нервной системой большинство яппи оказалось в ролях пресловутого «офисного планктона», «менеджеров среднего звена». Манящий мир огромных вилл, яхт, роскошных машин и не менее роскошных женщин оказался совсем близко — и одновременно недосягаем. Как не странно, но на вершине Олимпа оказывались все так же дети богатых родителей — при том, что идеология яппи говорила противоположное: там место выбивается только в результате напряженной борьбы. Но это оказалось очередным мифом.
Но в то время, как яппи вовсю перли наверх, расталкивая локтями окружающих, стараясь пролезть в вожделенный верхний класс, потихоньку вырастало новое поколение.
И вот дети тех, кто с радостью вступал в борьбу за место в жизни, стали взрослыми. При этом судьба отцов лежит перед ними на ладони. И что они могут видеть. Родители не стали олигархами или президентами. Да, они имеют вполне сносный уровень жизни, с большими квартирами или особняками (зачастую взятыми в кредит), машинами и прочей техникой. Но дети видели и то, чем платят за этот уровень жизни. А главное, что реальной целью их отцов было не наличное состояние, не те блага, что имеются сейчас, а мифическое, по сути, попадание «наверх». В настоящую элиту, по сравнению с которой весь этот «средний класс», пусть даже и «высший средний класс» — всего лишь «пыль».
По сути, для новой молодежи становится понятен чисто статистический механизм существования классового мира. Если стать миллионером можно только по счастливой случайности, то, значит, старайся или нет — все равно от тебя не зависит. Но, одновременно, удача может коснуться каждого. Отсюда и необычайно популярный культ «звезд»: ведь что такое «звезда» — это актер или певец, которому улыбнулась удача. Он мог бы «лабать» по ресторанам и клубам — но на его пути попался известный продюсер и сделал «звезду». То же самое касается и всевозможных «реалити-шоу»: ведь единственная цель их участников — быть замеченными кем-то из «полубогов», которые могут взять наверх. Кажется, это так просто: достаточно зацепиться за самый край «золотого руна» — сферы шоу-бизнеса, и все, попадешь в мир вечного счастья.
«Мир отцов» — мир вечной борьбы и напряженной работы — совершенно естественно трансформируется в мир ловли удачи. «Бизнес в стиле фанк». Вместо долгого сидения за отчетами — креатив. Если для «отцов» вариант: «Переспал с начальницей (или с начальником, без разницы) — поднялся наверх» однозначно звучал как оскорбление, и даже тот, кто строил карьеру подобным образом, старался придать ей вид чисто «делового» назначения — то для «детей» в этом нет ничего обидного. Как смог, так и поднялся.
Вообще, видимость строгих моральных норм при реальном распаде традиционной семьи, характерное для поколения яппи, современную молодежь волнует менее всего. Они прекрасно видели то, что творилось за «кулисами» мира родителей, и уже не видят нужды маскировать все это под «неотрадиционную» мораль. Если «отцам» было важно показать, что они — не хиппи с их сексуальной свободой, то нынешней молодежи этого уже не надо. Хиппи давно стали историческими персонажами, и только.
Все это порождает ту самую специфику нового поколения, которая так интересно интерпретируется в самые странные, на первый взгляд, действия. Особенностью бывшего СССР тут является скорее то, что он «пробежал» путь, который мир прошел где-то лет за тридцать гораздо быстрее. Где-то лет за 10-15. Да, вместо яппи у нас было «поколение П», люди, которые не заморачивались относительно своего облика, а профессионализм как таковой не входил в категорию их базовых ценностей. Да и хиппи себя они сравнивать не хотели, скорее, предметом отрицания были пресловутые «совки».
Но, тем не менее, процесс происходил похожим образом, и итог «большого облома» тот же: огромное количество беспочвенных и несбывшихся надежд, осознание потенциальной бессмысленности жизни «отцов». Поэтому наша молодежь демонстрирует те же самые черты, что и молодежь развитых стран.
Мир ее — это мир, где невозможна победа. Вместо победы — удача. Будь ярким, заметным, и тогда тебя выберут наверх. Выберут, а не сам пробьешь путь, неважно, путем усиленной работы и «аппаратных» интриг, как в случае яппи, или гораздо менее изящным образом, как в случае «поколения П».
Именно поэтому так странно закончилась эпопея с «кремлевскими молодежками». Кому-то повезло — он работает на власть. Остальным нет — ну, на нет и суда нет. Никакой борьбой за свои интересы тут и не пахло — потому что никаких интересов, кроме как схватить удачу за хвост. Поэтому смешны потуги либеральных «аналитиков» и прочих «мыслителей» увидеть в «Наших» призрак возрождающегося фашизма: как раз никаким фашизмом тут не может пахнуть по умолчанию. С самого начала было ясно, что никаких «общих целей» у «кремлевской» молодежи нет и быть не может.
Но «либеральные мыслители» ошибаются каждый раз, и опровергать их нет смысла. Вместо этого следует понимать, что подобное относится не только к «прокремлевским» силам. Так же бессмысленно происходят и всевозможные оппозиционные мероприятия. Именно поэтому поддерживается пресловутый «баланс» — когда на поражающую своей бессмысленностью акцию оппозиции власть отзывается столь же бессмысленной акцией. «Игра была равна…» Да, конечно!
Впрочем, бенефициарии этого процесса все же есть. Во первых, реальным «хозяевам» страны менее всего хочется каких-либо перемен, (за исключением полного демонтажа «советского наследства», но это только вопрос времени). И всевозможные «хунвейбины» для них представляют только угрозу, даже если они будут высказывать исключительно лоялистские лозунги. (Можно вспомнить, что сделали реальные хунвейбины с элитой). От немногих же реальных революционеров можно защищаться иными методами, которые не меняются столетиями.
А во вторых, единственной опасностью для них может явиться только другой «хозяин». Потому что только входящий в элиту может в современном мире проявить свою субъектность. Только тот, кто был победителем в этом великой борьбе. Никогда еще за последние сто лет элиты не испытывали столь большой свободы. Иные, как в российском случае, испытывают просто эйфорическое чувство от безграничности своей власти. Строятся огромные дворцы, покупаются яхты, устраиваются роскошные празднества — и все это на фоне катастрофического падения основной массы населения в нищету.
Но и вне постсоветской реальности у элитариев развязаны руки. Если еще лет сорок назад приходилось считаться с реакцией масс, то теперь этого уже нет. Любой передел мира теперь зависит только от того, имеется ли в наличие требуемая военная сила. Если еще недавно любые военные действия вызывали ожесточенный протест среди населения, то теперь ситуация совершенно иная. Скорее возмущаются «тоталитаризмом» в тех странах, которые требуется захватить. Причем вполне бескорыстно, достаточно только дать требуемую картинку в телевизоре.
То есть низовая субъективность как явление исчезает практически полностью. В психологии есть такое понятие: выученная беспомощность. Так вот, нечто подобное существует сейчас в социальной психологии. Вместо борьбы за свои права — желание сменить хозяина на более «доброго». Отсюда, кстати, колоссальная «горизонтальная мобильность» — так как единственное, что допустимо, по представлению нынешних «детей поражения», — это уехать туда, «где к тебе будут относиться по-человечески». И полное непонимание глубинных причин того или иного явления. Просто потому, что нет ни желания, ни, главное, понимания возможности это сделать.
Что же. Мы проиграли. Мир проиграл. Нынешние поколения выросли уже после того, как блестящий взлет человечества стал легендой. Впрочем, такое было в истории не раз. Но история на этом не кончается, конец ее — бред, не имеющий оснований. Движение вперед, к разуму и гуманизму, нельзя изменить, его можно только приостановить. Ведь в любом сообществе людей есть те, кто идет против течения. Есть они и теперь. Всякое состояние преходяще, и рано или поздно эти люди разорвут мрак современного мира и устремятся не к новому «хозяину», а к звездам. И уж, конечно, рано или поздно, но «хозяева» получат то, что заслуживают…