О.Григорьев «Замечания на «Заметки о бюрократии» С. Щеглова» О.Григорьев «Замечания на «Заметки о бюрократии» С. Щеглова»
Прежде всего, я хочу выразить благодарность С.Щеглову за его «Заметки». Благодаря им «Дискуссия о бюрократии» начинает быть действительно дискуссией. Михаил Хазин не устает настаивать, чтобы я принимал участие в обсуждении замечаний, появляющихся на форуме сайта. Признаюсь, я не мастер жонглирования репликами – у меня другой ритм работы. Что же касается серьезных работ, подобных той, которую предложил С.Щеглов, то я всегда готов их прокомментировать.На самом деле я внимательно слежу за обсуждением, ведущимся на форуме, и если не считаю для себя возможным отвечать сразу, то всегда стараюсь в той или иной форме учесть серьезные замечания в работе над следующими статьями цикла и даже, по возможности, отвечать на них в самих статьях.
1. «Почему слово «бюрократ» имеет скорее негативную окраску, в то время как слово «князь» — позитивную?». Да потому, что князь – это элемент политической системы, если не вся политическая система, а бюрократ – элемент системы управления. Самое главное, что мы должны научиться делать, это четко отличать политическую систему от системы управления, особенно когда последняя выступает в виде бюрократии. Очень часто сделать это крайне сложно. Особенно применительно к отдельному человеку, который реально выступает в роли представителя политической системы и в силу этого формально является высшей инстанцией в системе управления, главой бюрократии. Но и с институтами тоже не все просто. Казалось бы, политическая партия – элемент политической системы. Но нынешние политические партии очень часто есть ни что иное, как мощные бюрократические структуры. В России КПРФ называют настоящей политической партией, в отличие от многих других, именуемых «диванными», именно потому, что у нее есть бюрократическая структура. Хотя на самом деле «диванные» партии, не все, естественно, но некоторые, имеют гораздо больше оснований считаться элементами политической системы, нежели КПРФ, которая давно уже превратилась в министерство по делам оппозиционно настроенных граждан. Которое сейчас и пытаются реорганизовать в рамках общей реорганизации кабинета министров и всей системы исполнительной власти. Прав сиделец Ходорковский: бюрократия и государство – не синонимы. Государство – это совокупность политической системы и системы управления. И князь, и бюрократ, как заметил С.Щеглов, «выполняют одну и ту же социальную функцию: распределяют ресурсы» именно потому, что они выполняют государственную функцию. Но они представляют разные структуры государства, легитимность которых проистекает из принципиально различных источников, и развитие которых идет по совершенно различным законам.В качестве политической системы может выступать вся совокупность граждан, это может быть один человек (вождь), это может быть, как это обычно в наше время, сложно организованная система народного представительства. Что касается системы управления, то она может быть устроена самым различным образом, сегодня в большинстве случаев мы имеем дело с развитыми бюрократическими структурами.
На Западе из двух составных частей государства на первый план выступает политическая система. Система управления, бюрократия выступает как нечто служебное, к политической системе прилагаемое. В результате на Западе предпочитают не замечать того, что бюрократия становится самостоятельной политической силой. На Западе эта проблема оказалась отданной на откуп сатирикам. Однако процесс глобализации сделал эту проблему явной. Тут же выяснилось, что никаких способов ее разрешения в распоряжении Запада сегодня нет. Отказаться от глобализации Запад не может, но и попадать под власть международной бюрократии тоже не очень-то стремится. А попытки США действовать во всемирном масштабе, опираясь только на национальную бюрократию, тоже восторгов не вызывает.В России же на первом плане почти всегда стояла бюрократия. Еще Салтыков-Щедрин говорил о людях, которые любовь к Отечеству путают с любовью к начальству. Сегодня мы наблюдаем примерно такую же картину: то, что сегодня именуется патриотизмом, есть ни что иное, как предпочтение своей отечественной бюрократии международной или даже просто иностранной. Впрочем, поскольку чувство любви к нынешней гнусной российской бюрократии – это что-то из разряда сексуальных извращений, постольку это чувство целиком и полностью обращено на фигуру президента Путина. В России самостоятельная «политическая» роль бюрократии хорошо видна, особенно на фоне всегда слабой политической системы. Ведь у нас «политикой» очень часто называются обычные межведомственные конфликты – за неимением настоящей политики. И никого не удивляет, когда к числу ведущих политиков относят министров и прочих чиновников. Если бы речь шла только об ошибках в понятиях, то это еще полбеды. Но эта ошибка находит свое воплощение и в реальной практике. Бедность политической системы обусловливает необходимость искусственного ее расширения за счет формального придания политических функций бюрократическим структурам, как это произошло в ходе последней реорганизации правительства. Какую такую политику может проводить министерство? Только такую, которая направлена на увеличение роли министерства в бюрократической системе.
2. «В чем различие между традиционной, «патримониальной» (Вебер) кастой управленцев и современными бюрократами?»Да в том весь и фокус, что никакого принципиального различия нет. Вебер ввел это различение искусственно. Ему надо было каким-то образом отличить современную ему форму правления, которую он считал едва ли не идеальной, от всех других, идеальными ему не представлявшимися. Для этого он ввел категорию «закона», но не любого, а вполне определенного. В конце концов «Вождь всегда прав» — тоже закон, ничуть не хуже и не лучше любого другого. Поэтому Вебера интересовал закон как некий договор: непонятно кем, непонятно как, непонятно когда заключенный: «идеальный тип» договора. И вот в этом-то договоре и спрятана, «зашита» политическая система. Если же мы политическую систему вытащим на свет Божий, то увидим, как рушится тщательно выстроенная стена, разграничивающая традиционный и правовой (рациональный) типы господства. Заметим, между прочим, что Вебер, выделяя в качестве отдельного типа харизматическое господство и противопоставляя ему рациональное, требовал от современных ему политиков, действующих в условиях рационального государства, чтобы они действовали как харизматические лидеры.
Вот цитата: «Политика есть мощное медленное бурение твердых пластов, проводимое одновременно со страстью и холодным глазомером. Мысль, в общем-то, правильная, и весь исторический опыт подтверждает, что возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова не тянулись к невозможному. Но тот, кто на это способен, должен быть вождем, мало того, он еще должен быть — в самом простом смысле слова — героем. И даже те, кто не суть ни то, ни другое, должны вооружиться той твердостью духа, которую не сломит и крушение всех надежд; уже теперь они должны вооружиться ею, ибо иначе они не сумеют осуществить даже то, что возможно ныне. Лишь тот, кто уверен, что он не дрогнет, если, с его точки зрения, мир окажется слишком глуп или слишком подл для того, что он хочет ему предложить; лишь тот, кто вопреки всему способен сказать «и все-таки!», — лишь тот имеет «профессиональное призвание» к политике.»Смешно, но в веберовском рациональном мире, который он сам тщательно выстроил, места таким людям, таким политикам просто нет. И вообще нет места политике в том смысле, как он сам хотел ее видеть. А вот место «политике», не имеющей никаких других точек соприкосновения с обществом и его проблемами, кроме пиара, в веберовском мире есть, и оно вполне органично. Похоже, что и сам Вебер это чувствовал. Не случайно в соответствующих местах его работ он вынужден прибегать к патетике, не подкрепляемой никакими рациональными доводами. Ибо то, против чего он столь яростно выступает, есть лишь простое и логическое дополнение его теоретических построений.Прошу прощения за длинную цитату, но не могу не привести ее здесь, поскольку так и кажется, что эти слова написаны про сегодняшних политиков, и чуть ли даже не про одного конкретного российского политика, единственного вообще сегодня в России политика, как считают некоторые.
«Грех против святого духа его (политика) призвания начинается там, где стремление к власти становится неделовым (unsachlich), предметом сугубо личного самоопьянения, вместо того чтобы служить исключительно «делу». Ибо в конечном счете в. сфере политики есть лишь два рода смертных грехов: уход от существа дела (Unsachlichkeit) и — что часто, но не всегда то же самое — безответственность. Тщеславие, то есть потребность по возможности часто самому появляться на переднем плане, сильнее всего вводит политика в искушение совершить один из этих грехов или оба сразу. Чем больше вынужден демагог считаться с «эффектом», тем больше для него именно поэтому опасность стать фигляром или не принимать всерьез ответственности за последствия своих действий и интересоваться лишь произведенным «впечатлением». Его неделовитость навязывает ему стремление к блестящей видимости власти, а не к действительной власти, а его безответственность ведет к наслаждению властью как таковой, вне содержательной цели. Ибо хотя или, точнее, именно потому, что власть есть необходимое средство, а стремление к власти есть поэтому одна из движущих сил всякой политики, нет более пагубного искажения политической силы, чем бахвальство выскочки властью и тщеславное самолюбование чувством власти, вообще всякое поклонение власти только как таковой. «Политик одной только власти», культ которого ревностно стремятся создать и у нас, способен на мощное воздействие, но фактически его действие уходит в пустоту и бессмысленность. И здесь критики «политики власти» совершенно правы.
Внезапные внутренние катастрофы типичных носителей подобного убеждения показали нам, какая внутренняя слабость и бессилие скрываются за столь хвастливым, но совершенно пустым жестом. Это — продукт в высшей степени жалкого и поверхностного чванства в отношении смысла человеческой деятельности, каковое полностью чужеродно знанию о трагизме, с которым в действительности сплетены все деяния, и в особенности — деяния политические.»
Я не буду сейчас разбираться, почему и как появилось это и многие другие противоречия в веберовской концепции. Это требует серьезного профессионального обсуждения, к которому я лично пока не готов. Я только хочу сказать, что предложенная Вебером картина мира противоречива, нецелостна. Так было и 85 лет назад, с точки зрения сегодняшнего дня этого тем более нельзя не заметить. То, что некоторые детали этой картины прописаны тщательно и с блеском, никоим образом не должно скрывать от нас это обстоятельство. Сегодня мы должны сами выстроить собственную картину мира. Вне всякого сомнения, в этой картине найдется вполне достойное место и результатам, полученным Максом Вебером, и его последователями. Но целиком и полностью полагаться на эти результаты как на истину в последней инстанции не следует. Двадцатое столетие, и в частности, события, произошедшие в нашей стране в последние двадцать лет служат наглядным опровержением многого того, что долгое время считалось само собой разумеющимся.
3. Я не буду подробно останавливаться на данном в статье С.Щеглова обзоре развития человечества с точки зрения структуры общественного воспроизводства. Не потому, что с порога отвергаю предложенную автором концепцию. Я вполне готов допустить, что предложенный понятийный аппарат может оказаться уместным при рассмотрении какой-нибудь конкретной исторической тенденции. Надо только эту тенденцию обозначить.В данном же случае обсуждаемый предмет вовсе не требует построения столь сложной и развитой конструкции. В чем расхождение между моей позицией и позицией С.Щеглова? Я сформулировал следующее определение: бюрократия – это система управления, состоящая из специальным образом организованных живых людей, сделав акцент на словах «живых людей». Нет, отвечает мне С.Щеглов. Можно абстрагироваться от того обстоятельства, что бюрократию состоит из живых людей и вывести все свойства бюрократии из анализа набора тех формальных правил, по которым функционируют существующие системы управления.Вообще говоря, доказать тезис С.Щеглова можно только одним способом: Взять эти самые конкретные правила (лично я могу в короткий срок предоставить не один десяток примеров противоречащих друг другу правил, это не считая откровенно глупых) и показать, как они определяют свойства бюрократии. Но тут есть одна загвоздка.Дело в том, что эти правила сплошь и рядом составлены самой бюрократией для себя. То есть, встав на точку зрения С.Щеглова, мы попадем в методологический тупик. Бюрократия плоха, потому что плохи правила, по которым она работает, а правила плохи, потому что их разрабатывает бюрократия, а она плоха. Мы можем сколько угодно бродить по этому замкнутому кругу, но уповать можем только на моральное самоусовершенствование бюрократов.
4. Что конкретно означает выражение «состоящая из живых людей»? Представим себе гипотетическую ситуацию, на самом деле, в реальности встречающуюся ежедневно по нескольку раз.Возникла некоторая содержательная проблема, с которой система управления ранее никогда не сталкивалась. По этому поводу высокопоставленный чиновник собирает на совещание своих подчиненных. Что делают на этом совещании подчиненные? Решают возникшую проблему? Да с какой стати?Это ведь не их проблема. Это проблема, возникшая где-то вне системы управления и к чиновникам отношения, как правило, не имеющая. Очень редко бывает так, чтобы проблема, волнующая общество, одновременно столь же значимо затрагивала интересы бюрократии. Ну, не интересует чиновников рост цен на хлеб. Вот пошлины на импортные автомобили – это да. Так они в свое время целое представление по поводу этой проблеме устроили, а потом все свалили на население – мол, оно так хотело. Чего именно хотело население, сейчас не узнает никто. Может быть, оно и действительно хотело именно этого. Но бюрократия прислушалась к народному мнению вовсе не потому, что ей свойственно к народному мнению прислушиваться. Просто так получилось, что в данном пункте интересы масс чиновников совпали с интересами простых людей. Так тоже бывает, но, повторю, очень редко.Но вернемся к нашим чиновникам, собравшимся на совещание. Поставленную перед ними проблему они не решают, а что же они делают? Они решают свои собственные проблемы в связи с этой самой, пришедшей из внешнего мира проблемой. Ну, например, каждый пытается угадать, к какому решению по данному вопросу склоняется собравший их на совещание начальник, чтобы это решение предложить и тем самым начальнику понравиться. О том, насколько это решение адекватно задаче, речи, естественно, не идет. Между прочим, в этой связи существует один нехитрый прием, которым любой начальник пользуется регулярно и чуть ли не на уровне инстинкта. Он так или иначе делает намек, что склоняется к определенному решению, а после того, как подчиненные вылезут вон из кожи, это решение обосновывая и отстаивая, объясняет им, какие они идиоты, и что правильное решение совсем другое. Сразу становится ясно, кто в стае главный.Помните, как по-идиотски чувствовала себя вся страна, ну пусть не страна, а «политическая элита» уж точно, когда была названа кандидатура Фрадкова. После чего все взахлеб стали говорить про величие Путина и про то, что у него все под контролем. Вот так это и делается. Я лично считаю, что если президент считает для себя возможным и необходимым прибегать к таким дешевым приемам, то это именно потому, что чувствует себя неуверенно, и что он ничего на самом деле реально не контролирует. Ну, естественно, интрига на совещании гораздо сложнее. Кто-то боится, что решение поставленной проблемы поручат ему и желает всеми силами отбиться от этой обузы. Кто-то, наоборот, считает, что в связи с этой проблемой он может проявить себя, и готов взяться за нее, при условии, естественно, что ему дадут необходимые полномочия и ресурсы. Словом, нормальная жизнь.
Какое-то решение в результате такого совещания принято будет. Но это будет решение, касающееся не существа проблемы – она тут выступает только как повод, а касающееся перераспределения полномочий и ресурсов в системе управления в связи с этой проблемой. Иногда может так получиться, что принятое решение вдобавок еще и будет способствовать содержательному разрешению проблемы, но это вовсе не обязательно. Когда я говорил о том, что бюрократия является субъектом политическим, я имел в виду именно сотни и тысячи регулярно принимаемых подобных решений.
5. Рассмотренная нами выше гипотетическая ситуация имеет самое непосредственное отношение и к проблеме прохождения документов через систему управления.Хорошо иметь дело с техническими системами. Там информация о внешней среде входит в систему управления через датчики, которые регистрируют заранее заданные параметры (температуру, давление, напряжение и т.д. и т.п.) и все данные стандартизованы. Вводи их в программу, предназначенную для обработки именно этих данных и именно в такой форме – и, если программа правильно составлена, получишь необходимый результат.Между прочим, и применительно к обществу бюрократия стремится свое общение с ним стандартизировать. Разрабатываются всевозможные стандартные формы, заполнение которых требует от простых граждан порой невероятных усилий. У нас в России еще ничего. В Америке многие шагу боятся ступить без своего адвоката, который поможет со всей этой «бюрократической писаниной» справиться. Но до идеала еще ох как далеко. Вы когда-нибудь видели, с чем люди обращаются в вышестоящие инстанции? По каким вопросам, в какой форме? Когда непонятно, к кому обращаются, и чаще всего, даже непонятно, чего именно просят. И не надо думать, что это касается простых малообразованных людей. И директора предприятий так часто пишут, и руководители хозяйственных ассоциаций, и профсоюзные лидеры. Да что там? Депутаты Государственной Думы и губернаторы порой такое пишут, что не поймешь, чего и хотят (а хотят, между прочим, часто просто отчитаться – мол, писали письма кому следует, но никакого вразумительного ответа не получили: каков вопрос – таков ответ). Никаких инструкций на все эти случаи не напасешься. Кроме одной, универсальной: заявитель должен получить ответ в течение месяца и чтобы он больше по этому вопросу никуда не обращался.Так вот, когда такое обращение попадает в систему управления (а это основной канал входящей информации), то дальше все происходит примерно так же, как на описанном выше совещании. Если чиновник не хочет заниматься вопросом, что чаще всего и бывает, он всегда может подыскать инструкцию и прецедент, которые позволят ему этим вопросом не заниматься. Если же почему-то хочет (причины здесь могут быть самые разные, вплоть до прямой коррупции), то всегда найдет обоснование, почему он дал бумаге ход. И так на каждом этапе прохождения: решение всегда вероятностно, а наличие или отсутствие правил или инструкций лишь влияет на величину вероятности, но вовсе не делает процедуру детерминированной.
P.S. В части второй этой работы я сказал, что не готов еще профессионально обсуждать подробно веберовскую концепцию. Это действительно так. Эта статья была написана мною уже давно, сразу же после появления статьи С.Шеглова на сайте. Но меня смущало одно обстоятельство: противоречие в веберовской концепции, которое я отметил, слишком уж явное, слишком бросается в глаза. Мне, человеку, творчество Вебера специально не изучавшему (а полное собрание его сочинений планировалось, не знаю, удалось ли, издать в 33 томах, каждый объемом от 850 до 1000 страниц, естественно, на немецком языке), казалось, что тут что-то не так. Нужно было разобраться.Мой хороший знакомый М.Матасов порекомендовал мне книгу П.Гайденко и Ю.Давыдова «История и рациональность», посвященную анализу социологии М.Вебера и любезно предоставил ее в мое распоряжение. Даже разрешил делать карандашом пометки. Все оказалось еще интересней, хотя и не менее противоречиво. Я не стал вносить изменения в ранее написанный текст, поскольку он справедлив, но нуждается в комментарии, который я даю здесь.Сам Вебер, как оказалось, считал, что рациональное господство не обладает достаточной степенью легитимности, а потому нуждается в подкреплении элементами традиционного или харизматического господства. Так он, в частности, считал необходимым сохранение в той или иной форме наследственной монархии или создание института всенародно избранного лидера. То есть позиция, занимаемая Вебером в этом вопросе, вполне сознательная. Я не буду здесь комментировать аргументацию. Достаточно того, что я согласен с Вебером, что формально-рациональной бюрократии кто-то должен задавать программу. Расхождение в другом. У Вебера получается, что объектом господства харизматического лидера является общество. То есть харизматический лидер, вооружившись бюрократией как своим орудием, причем орудием крайне эффективным, осуществляет свое господство над обществом. Когда Вебера обвиняют в том, что он дал теоретическое обоснование гитлеризма, то это недалеко от истины. Но тут возникают вопросы. А бюрократия? Она что, тоже подчиняется харизматическому лидеру именно как харизматическому лидеру? Но тогда она перестает быть рациональной бюрократией, которая подчиняется только законам, а становится в положение пресловутой «патримониальной» бюрократии, для которой действует единственный закон: «Вождь всегда прав». А если бюрократия подчиняется законам (а сохранение парламентаризма Вебер считал обязательным), то как харизматический лидер осуществляет свое господство? Удивительно, но абстрактно-теоретические противоречия концепции Вебера – это реальные противоречия, с которыми сталкивается сегодня система государственной власти России. И то, как они практически разрешаются, вернее, не разрешаются, показывает, что эти противоречия действительно есть.Конечно же, объектом господства харизматического лидера (в моей терминологии – политической системы) должна быть именно бюрократия. То есть общество поручает лидеру, чтобы он заставил бюрократию служить насущным интересам общества. Но при такой трактовке придется признать бюрократию заведомо нерациональной и определить ее по-другому. Как? Именно это я и пытаюсь сделать в задуманной мною серии статей.
