Несмотря на богатый исторический опыт, в России по-прежнему принято заниматься не созданием среды для инноваций, а поиском волшебных решений
Дискуссия о том, как России преодолеть «ресурсное проклятие» и перейти на инновационный путь развития, ведется с начала 2000-х. Книга профессора Массачусетского технологического института (МТИ) Лорена Грэхэма «Сможет ли Россия конкурировать? История инноваций в царской, советской и современной России», которая готовится к выходу в издательстве «Манн, Иванов и Фербер», показывает, что сегодня мы повторяем модель, которая за 300 лет доказала свою неэффективность.
Не так часто русскоязычное издание книги выходит почти одновременно с американским. «Сможет ли Россия конкурировать?» — нон-фикшн на злобу дня. В этом и достоинство, и недостаток книги. Не надо ждать от нее глубины и откровений серьезной монографии.
Проблемой для российского читателя может стать и то, что история отечественных инноваций написана с явным американским акцентом: структура, подача материала, навязчивым рефреном повторяющиеся идеи, безапелляционность и временами поверхностные выводы. Лорен Грэхэм рискует столкнуться с обвинениями в русофобии и тенденциозности, которые традиционно адресовались советологам и русистам, обличающим ошибки российской истории, — от Ричарда Пайпса до авторов нашумевшей в начале 2000-х книги «Сибирское проклятье» (на которую в главе про советскую индустриализацию стоит предсказуемая ссылка). Однако нельзя отказать автору «Истории инноваций» в симпатии к России и в академической объективности. Более 50 лет профессор Грэхэм посвятил изучению истории науки в СССР и в России, а в последние годы как международный консультант активно участвовал в обсуждении реформ российской системы науки и образования.
Эта книга — не обличение, а предостережение от повторения ошибок прошлого.
Наблюдая за очередной попыткой модернизации российской экономики, Грэхэм пытается ответить на вечные вопросы: что в течение 300 лет являлось причиной отставания России от западных соседей и почему изобилие творческих идей ученых и изобретателей не трансформировалось в технологическое превосходство. Английское название книги «Lonely ideas» (одинокие идеи) передает основной вывод книги лучше, чем русский перевод: путь от изобретательства до инноваций лежит через систему общественных и политических институтов, которые в России в течение многих веков не способствовали воплощению идей в жизнь.
Ретроспектива российских инноваций начиная с XIX века читается как печальная летопись похороненных индустрий и проектов: потерянное превосходство русских оружейников, догоняющее строительство российских железных дорог, невнедренные открытия в энергетике, разрушенная генетика, неродившаяся индустрия гражданской авиации, несозданные персональные компьютеры и другие истории того, как хорошие идеи не находили применения. Все истории как будто написаны по одной схеме:
— Российские ученые никогда не отставали от европейских и американских коллег. Даже будучи первыми в изобретениях, в силу политических или финансовых ограничений они не могли перейти к продукту и его массовому внедрению.
— Если обстоятельства складывались так, что идея доходила до коммерциализации, изобретатели оказывались крайне неудачливыми бизнесменами, чаще всего их ждал крах на коммерческом поприще.
— Изобретатели эмигрировали, не находили признания на родине и часто умирали в нищете.
— В результате сегодня весь мир убежден, что электрическую лампочку создал Томас Эдисон, а не Павел Яблочков, а радио — Гульельмо Маркони, а не Александр Попов. И сегодня ни одна российская компания в этих отраслях не входит в число ведущих компаний мира.
Одна такая история могла бы показаться случайностью. Все вместе они выстраиваются в цепь институциональных закономерностей, которые и 300 лет назад, и сегодня препятствуют развитию инноваций в России.
Авторитарный политический режим и в царское, и в советское время был монополистом в определении наиболее перспективных направлений исследований и разработок, делая ставку на одни отрасли и исключая другие. Так, советские авиаконструкторы должны были создавать самолеты для самых быстрых и дальних перелетов, но не самые комфортные для гражданской авиации. Поэтому сейчас российские Ту и Илы безнадежно уступают боингам и аэробусам.
В условиях монополии госзаказа на инновации при создании новых продуктов не существовало альтернативных источников финансирования. Многие изобретатели только за границей получали возможность воплотить свои идеи и даже достигали коммерческих успехов.
Социальные барьеры ограничивали обмен и продвижение потенциально успешных идей. Кроме того, в строго иерархичном обществе многие российские изобретатели были изгоями по происхождению или по политическим убеждениям и не могли добиться успеха.
Культурные барьеры и стереотипы даже сейчас не позволяют служителям науки заниматься коммерциализацией собственных идей. Да и в обществе до сих пор доминирует негативное отношение к бизнесменам и предпринимательской деятельности.
Нормативно-правовая система в области патентования в России никогда не обеспечивала изобретателям защиты прав интеллектуальной собственности.
Образование и наука ни в советское время, ни сегодня не способствуют экспериментам, изобретательству и развитию творческих идей. Система закрытых советских НИИ традиционно была нацелена на развитие теоретической науки, а не прикладных исследований.
Наконец, традиционная для России коррупция является главным барьером для развития любого бизнеса. В результате инноватору, деятельность которого не привязана к конкретной территории, гораздо проще реализовать свои идеи в стране с более благоприятным деловым климатом.
Отрасли, в которых российские ученые преуспели, — космонавтика, атомная энергетика и программное обеспечение — подтверждают перечисленные правила. Советская космическая программа и достижения в области «мирного атома» поддерживались на уровне руководства страны, будучи важными элементами лидерства СССР в соревновании с Америкой. А успехи российских программистов, напротив, объясняются невозможностью контроля со стороны государства над разветвленной сетью свободных агентов.
Получается, что Юрий Гагарин и Евгений Касперский олицетворяют два пути модернизации России — «сверху», через реализацию государственных мегапроектов, и «снизу», путем создания системы институтов, стимулирующих раскрытие творческого и предпринимательского потенциала.
И хотя исторический опыт свидетельствует об опасностях первого пути, кажется, пока мы уверенно движемся в направлении традиционной модернизации.
Несмотря на богатый исторический опыт, в России по-прежнему принято заниматься не созданием среды для инноваций, а поиском прорывных точек и волшебных решений, к которым относятся и чудо-город Сколково, и корпорация «Роснано». В последней части книги, размышляя о том, удастся ли России на этот раз вырваться из трехсотлетней ловушки, Лорен Грэхэм описывает разговор высокопоставленного менеджера МТИ с российскими коллегами в 2010 году, еще до громких расследований в связи со Сколково. Американский управленец уделял много внимания системе институтов и связей между университетами, фондами, инвесторами в деле развития инноваций. Российские же коллеги постоянно прерывали его, спрашивая, как же создавать «лучшие в мире» высокие технологии. В какой-то момент американец не выдержал и воскликнул: «Вы хотите получить молоко без коровы!»