Есть один очень интересный вопрос, который непременно возникает при оценке нашей теории кризиса. В наиболее острой форме он звучит примерно так: «Вы что, самые умные?» Почему кроме вас никто больше ничего подобногоо не предложил, почему ваши идеи никто не подхватил и не поддержал? Может быть, это всё просто глупости и самопиар?
Мы уже неоднократно отвечали на эти вопросы, но поскольку актуальность кризисных процессов все время растет, имеет смысл к ним вернуться. Итак.
Во-первых, мы, особо, ничего не придумывали. Вообще, в науке редко появляются идеи, у которых совсем нет предшественников. Если посмотреть на наши концепции, то они четко укладываются в последовательность измышлений: Антонио Серра, Адама Смита, Карла Маркса, Розы Люксембург.Собственно, если бы Роза Люксембург не погибла в начале 1919 года она бы, скорее всего, сформулировала соответствующие тезисы еще в начале 20-х годов (хотя ей, конечно, было бы куда сложнее, чем нам). Логика углубления разделения труда и связи этого процесса с масштабом рынка к началу ХХ века секретом уже не была.
Другое дело в том, что, и это во-вторых, эта линия была пресечена по идеологическим причинам. Как в рамках капиталистической версии экономической науки, когда в параллель с политэкономией Смита-Маркса проявилась экономикс, в которой тема конца капитализма в связи с ограничением рынков в масштабах земного шара был принципиально табуирована. Так и в рамках ленинской версии политэкономии, в связи с конфликтом Люксембург и Ленина, который был идеологизирован и забюрократизирован в связи со смертью обоих участников.Первым, кто вернул в публичное обсуждение эту тему (остановку углубления разделения труда в условиях ограниченных рынков) был в конце 90-х годов Олег Григорьев, за что ему отдельное спасибо. Но затем, как мне кажется, он совершил большую ошибку, ограничив свои исследования рамками классических схем экономикс. То есть, фактически попытался ввести идеи политэкономии в экономикс.
Уже сильно позже (после нашего разрыва в 2011 году) я ссылка на эту тему довольно большой текст, в котором объяснил, что это в принципе невозможно: так как тема ограничения научно-технического прогресса в связи с ограниченностью рынков в экономикс табуирована, то в результате, базовая идея политэкономии просто намертво выхолащивается.
Соответственно, Олег Григорьев был вынужден применять свои идеи и конструкции для достаточно далеких от базовой линии тем – на объяснение причин экономического развития отдельных конструкций, не имеющих особого практического применения. При этом он стал категорически отказываться от конструкций, присущих политэкономии и связанных с общественной функцией экономики (в частности, теории глобальных проектов и связанную с ней теорию Власти).
Соответственно, в-третьих, по мере развития кризиса, когда политическая составляющая в экономических процессах стала играть все большую и большую роль (одно появление Трампа чего стоит!) оказалось, что конструкции неокономики Олега Григорьева не дают ответов на многие животрепещущие вопросы. В отличие от наших работ, сделанных в чистом формате политэкономии, без идеологических ограничений экономикс.Оказалось, что в условиях жесткого кризиса чисто экономические конструкции и модели не дают объяснения происходящих процессов. А вот методолгические схемы политэкономии оказались куда более эффективными.
Ничего неожиданного в этом нет, колоссальный пласт марксистской науки ХХ века эти причины объясняет исчерпывающе, но после распада СССР политэкономия перестала быть «модной», поскольку не приносила своим сторонникам доход. И, как следствие, серьезных политэкономических школ в мире почти не осталось. С соответствующим для всех результатом.
Сейчас, когда наша прогнозная деятельность показала такой эффективный результат (тут даже критика самовосхваления не проходит, поскольку констатируется очевидный факт), ситуация должна измениться.
Однако, в-четвертых, логика, изложенная в упомянутой выше статье, никуда не делась. В рамках методологии экономикс наши подходы не применимы в принципе, они жестко табуированы. А потому, нужно ждать, когда вырастут новые политэкономические школы. Поскольку их никто (пока?) не финансирует, процесс это длительный и займет как минимум еще пару десятилетий. И все это время серьезной конкуренции у нашего Фонда экономичесских исследований, не будет.Если финансирование начнется, то скорость развития политэкономии резко вырастет. Но беда в том, что это может произойти только после начала «острой» стадии кризиса, когда уровень жизни населения в мире (и, в первую очередь, в «Западных» странах) резко упадет. И в любом случае, на российской базе — поскольку западных политэкономических школ в мире нет, а начинать «с нуля» — это процесс на многие десятилетия.
В любом случае, нужно отметить, что наши результаты в части объяснения причин и последствий кризиса не представляют собой никакого уникального, с точки зрения развития науки, продукта. Он представляет собой абсолютно естественное продолжение развития экономической науки, которой, к сожалению, будучи наукой общественной, существенно зависит от доминирующей в обществе идеологии. Что, разумеется, не отрицает значения тех результатов, которых мы уже достигли.