Потребовалось на удивление много времени, чтобы неравенство стало значительным объединяющим фактором для прогрессистов в США, включая президента. Неизбежно появилась и ответная реакция, точнее, мы наблюдаем два таких проявления.Что касается первого, то он характерен для таких групп, как организация «Третий путь». Джош Маршалл, редактор Talking Points Memo, как нельзя лучше описал этот подход в недавней статье: «Это включает в себя многое из того, на чем построен «Третий путь»: своего рода возврат в забытое прошлое, в период конца ХХ века, когда существовал спрос на группы, пытавшиеся оттеснить демократов «назад, к центру, подальше от идеологических крайностей» в эпоху, в которой демократы представляли собой партию, относительно свободную от идеологии, партию, которая довольно часто побеждала на выборах, в которых голосовало большинство избирателей».Во-вторых, была ответная реакция интеллектуалов. Такие люди, как автор колонок Washington Post Эзра Кляйн, утверждают, что проблема неравенства существует, но не заслуживает того, чтобы ее представляли как «определяющий вызов нашего времени». В свою очередь, это злит других комментаторов.Что ж, меня это не злит, но я все-таки сказал бы, что Кляйн на этот раз не прав.Тот факт, что неравенство является крупнейшим, по сути, определяющим вызовом и вопросом, который должен занимать центральное место в числе озабоченностей прогрессистов, обусловлен многими причинами. В комплексе они звучат абсолютно убедительно, даже если вы скептически смотрите на отдельно взятые аргументы.Позвольте мне привести четыре довода.Во-первых, только в количественном выражении растущее неравенство, как сказал бы вице-президент Джо Байден, можно назвать достаточно большим событием. Данные о распределении доходов показывают, что доля 90% населения без учета прироста капитала упала с 54,7% в 2000 году до 50,4% в 2012 году. Это значит, что доходы 90% населения оказались примерно на 8% ниже, чем были бы в случае стабильности показателя неравенства. Между тем, по оценкам, обычно разница между потенциальным и фактическим объемом производства у нас составляет менее 6%. Так что в чисто числовом выражении рост неравенства оказал большее негативное влияние на доходы среднего класса, чем экономический спад.Кто-то может сказать, что безработица наносит больший урон, чем просто потеря доходов. И я бы с этим согласился. И все-таки, взглянув на эти расчеты, нелегко отбросить неравенство как вторичный вопрос.Во-вторых, есть разумные основания возложить по крайней мере часть вины за экономический кризис на увеличение неравенства. В идеале история выглядит примерно так: 1% самых богатых активно накапливали сбережения, а спрос поддерживался лишь благодаря раскручивающейся по спирали задолженности остальных. И поскольку эти займы сами по себе отчасти провоцировались существованием неравенства, это привело к каскадам затрат (в рамках которых менее состоятельные потребители пытаются угнаться за теми, кто богаче. – «НГ»). Можно ли утверждать это наверняка? Нет. Но это серьезный аргумент, который подкрепляет остальные доводы. В-третьих, есть политико-экономический аспект. Можно утверждать, что на политические неудачи, имевшие место как перед, так и (что даже, возможно, более важно) после кризиса, повлияли рост неравенства и соответствующее увеличение политической власти 1% самых богатых. До кризиса у элиты сложился консенсус, что необходимы дерегулирование и финансиализация. Это никогда не было оправдано реальностью, однако было тесно связано с интересами маленького, но очень богатого меньшинства. После кризиса неожиданно произошел поворот от создания рабочих мест к одержимости проблемой дефицита. Согласно опросам, этого отнюдь не хотел среднестатистический избиратель, зато такой расклад отражал приоритеты богачей. А утверждения о важности сокращения социальных выплат по большей части звучат со стороны 1%.Наконец, с этим тесно связан вопрос о том, что следует исследовать прогрессивным мозговым трестам. Недавно Кляйн предложил, чтобы в центре внимания была тема «Как бороться с безработицей», оттеснив менее важный вопрос «Как уменьшить неравенство?». Но вот в чем дело: мы знаем, как бороться с безработицей, старая добрая макроэкономика пусть не идеально, но очень хорошо работает с 2008 года. С точки зрения экономики загадок относительно причин нашего медленного оздоровления не осталось, именно так происходит, когда мы ужесточаем бюджетную политику, несмотря на снижение доли заемных средств в частном секторе, в период, когда монетарная политика ограничена из-за нулевой процентной ставки. Как я уже говорил, вопрос о том, почему наша политическая система игнорировала все макроэкономические знания, и ответ на этот вопрос сильно связаны с проблемой неравенства.
В США неравенство по-прежнему имеет критическое значение
