В России у власти не консерваторы, а партия, напоминающая исламских, индийских или еврейских фундаменталистов В России в будущем не избежать острых политических споров и размежевания общества по принципиальным вопросам. Проявление разногласий и открытая их защита действующими законными институтами (партиями, общественными организациями, религиозными обществами) есть признак силы и стабильности общества. В нынешней России споры по принципиальным вопросам затруднены нетерпимостью власти к любой автономии и господством сиюминутной повестки дня. Впору защищать консерватизм от «консерваторов», либерализм от «либералов», а левые убеждения от «леваков». Первая статья в серии — о консерватизме.
Родоначальником европейского консерватизма считается Эдмунд Берк. В своих «Рассуждениях о Французской революции» (1790) он выступил против рационального «проектирования» общества. Общество — это органическая среда, сотканная из мириад индивидуальных воль. Но по своей природе люди эгоистичны и близоруки. Единственное, что удерживает их от того, чтобы кинуться друг на друга, — общие правила: устойчивые и почтенные политические институты, верховенство права, укорененная в религии мораль.
Из этого легко заключить, что консерватор отстаивает старое, опасаясь нового. Но это не так. Консерватор отстаивает преемственность, а в преемственности главное — будущее. Именно для него нужны хорошие, стабильные правила игры в человеческом поведении, политике и экономике. Это не означает сохранения старого любой ценой. «В прошлом было и много тленного, грешного, злого, темного, и оно обречено огню. Охранение всей шелухи прошлого, всей его соломы, всего неонтологического в нем есть дурной, злой, отрицательный консерватизм. Он готовит революции и бывает виновником их», — писал Николай Бердяев в книге «Философия неравенства».
Речь идет о главенстве общего над индивидуальным, о верховенстве соблюдаемых всеми правил игры над произволом. Отсюда следует характерное для классического консерватизма и странное на первый взгляд соединение опоры на общественные институты в политике, либерализма в экономике и апелляции к религиозным основам морали. Таким образом, в политике консерватизм отстаивает институты, прежде всего право, от посягательств власти и отдельных граждан, а в экономике — законы рынка и частную собственность от стремления государства к регулированию.
Важное следствие представлений о главенстве универсального над индивидуальным — идея об иерархической структуре общества. Задача общества — не уравнивание своих членов, а определение приемлемых для всех правил взаимодействия. Если ложный консерватизм стремится представить место в иерархии как основание для пассивности, то здоровый консерватизм стремится научить каждого на своем месте быть аристократией. В Европе столетиями живы цеховые традиции: уважение общества и до сих пор вызывает профессионал, наследственный врач, архитектор или юрист. В США с их меритократической концепцией американской мечты образцом для подражания стал предприниматель и человек, «сделавший себя сам». В развитом СССР — при всей условности сравнения — образ заслуженного инженера, научного и творческого работника выполнял ту же функцию. На таком идеале держится престиж образования как пропуска в аристократическую среду.
Становится очевидным в этой связи, насколько противно консервативному идеалу создание псевдоаристократии по принципу близости к власти и ценностного нигилизма.
Коррупция, т. е. неумение разделять свой и общественный карман и эксплуатация служебного положения, прямо противоположна консервативным идеалам.
Противоречит им и эксплуатация законодательной власти для решения сиюминутных пиаровских задач. Непродуманные и плохо написанные законы — не залог политического преемства, а мина замедленного действия.
Отказ от принципа сменяемости политических лидеров тоже противоречит сути консервативных убеждений. Окопаться у власти и отстреливаться от любых оппонентов не значит быть консерватором. Задача консерватора — насколько возможно, избегать кризисов, укрепляя политическое равновесие. Удержание власти силой — а сила предполагает в том числе и любые стратегии силового доминирования в бизнесе, СМИ и гражданском обществе — сугубо антиконсервативная политика, поскольку неизбежно ведет к кризису.
Правящую в России элиту сложно назвать консервативной. Объединяющая эту неоформленную партию ненависть ко всему чужому, социальный популизм, избранная ею форма защиты традиционных ценностей роднит ее с исламскими, индийскими или еврейскими традиционалистами или фундаменталистами. Или с протестантскими фундаменталистами (с которыми связан сам этот термин) столетней давности. Или с реакционерами. По формуле американского историка христианства Ярослава Пеликана, «традиция — это живая вера мертвых, традиционализм — мертвая вера живых».
Вместо институтов фундаменталист отстаивает «основы». Их ряды при этом оказываются на удивление пестрыми. Недавно один из наиболее «аутентичных» праворадикальных американских идеологов — Пэт Бьюкенен опубликовал статью «Неужели Путин один из нас?». С надеждой смотрят на Кремль американские палеоконсерваторы, французский «Национальный фронт» Марин Ле Пен, итальянский «Национальный фронт» Адриано Тильгера, Британская национальная партия Ника Гриффина, Австрийская партия свободы Хайнца Кристиана Штрахе.
Но маргинальность, экстремизм убеждений и действий не свойственны настоящим консерваторам. Консерватор по своей природе составляет часть ядра, политического центра. Только часть. О других частях — в следующих материалах.
Авторы — редактор и обозреватель отдела «комментарии» газеты «Ведомости»
