В поведении России, конечно, присутствует державность, но эта державность архаична, она относится скорее к XIX веку, чем к XXI. В ХХI веке ни одно влиятельное государство не осуществляет экспансию путем присоединения территорий. В середине 1990-х Россия едва ли одобрила бы локальный референдум в Чечне, жители которой тогда могли в разгар военного конфликта высказаться за присоединение к любому государству, способному защитить их от Москвы. Высока вероятность того, что население Крыма на воскресном референдуме проголосует за присоединение к России, а российские власти уже в скором времени постановят действовать в соответствии с этим решением. Это наверняка спровоцирует затяжной конфликт с новыми властями Украины, охлаждение отношений с Западом и вместе с тем всплеск энтузиазма у патриотически настроенной публики в самой России, гордость за государство, которое восстанавливает историческую справедливость, присоединяет, точнее, возвращает себе символически значимую территорию, другими словами – вновь утверждает себя как держава. В поведении России, конечно, присутствует державность, но эта державность архаична, она относится скорее к XIX веку, чем к XXI. В ХХI веке ни одно влиятельное государство не осуществляет экспансию путем присоединения территорий. Глобальная державность сегодня – это прежде всего способность утвердить свое экономическое влияние, а также распространить и укоренить в других странах свои базовые цивилизационные идеи, нормы и стандарты. Россия за 20 с лишним лет так и не выработала идей или стандартов, экспансию которых она была бы готова осуществить. Странам бывшего СССР она может предложить лишь миф о «возвращении к прошлому», хотя сама Россия уже не является советской. Россия не выработала долгосрочных механизмов влияния на политические элиты стран-соседей, а те, в свою очередь, зная о российской тяге к державности, порой успешно эту тягу эксплуатируют. Апеллируя к архаичному восприятию силы государства как способности физически расширять свою территорию, российская власть одновременно создает опасный прецедент для существующего миропорядка. Примечательно, что этот миропорядок с ООН как санкционирующим органом сам по себе критикуется как устаревший, не способный сдерживать амбиции крупных держав, нуждающийся в пересмотре. При этом Россия последовательно на международной арене делает упор на решающую роль ООН и Совбеза Организации. Именно эта позиция добавила России очков в разгар сирийского кризиса. Владимир Путин накануне сентябрьского саммита «большой двадцатки» заявлял, что, например, без санкции Совбеза ООН никто не может применять военную силу в отношении суверенного государства. Совет Безопасности ООН на прошлой неделе не поддержал российскую политику в Крыму, включая потенциальный ввод войск. Тем не менее Госдума РФ готовится принять закон, позволяющий в упрощенном порядке включать в состав России в статусе субъектов новые территории, если государства, которым они принадлежат, не могут защитить права проживающих на них граждан. Для присоединения будет достаточно результатов референдума, причем не общегосударственного, а локального. Это противоречит действующей мировой практике. По всей видимости, это не получит поддержки в ООН, а Россия, решившись на такие шаги, сама подорвет тот порядок, который год за годом последовательно поддерживала. Это развяжет руки другим мировым игрокам, которые смогут поступать аналогичным образом. В середине 1990-х Россия едва ли одобрила бы локальный референдум в Чечне, жители которой тогда могли в разгар военного конфликта высказаться за присоединение к любому государству, способному защитить их от Москвы. Россия едва ли поддержала бы такой же референдум в Косово, где албанцы добивались защиты от Белграда. Схожие ситуации могут сложиться в будущем в любом регионе мира, и державы, действия и амбиции которых РФ привыкла критиковать, станут решать проблемы по крымскому сценарию, без учета мнения ООН, авторитет которой будет сведен на нет самой Россией.
Вторжение архаики в мировой порядок
