Заветы Бьюкенена

Новая политика Кремля выглядит целиком списанной у республиканцев США Формирование лоялистского «консервативного большинства» и подчеркнутая апелляция власти к религиозным ценностям – это путь, который Штаты прошли в 1950-е, в годы президентства Дуайта Эйзенхауэра.

Западные СМИ сейчас активно обсуждают реплику Патрика Бьюкенена, в своей статье «Путин – один из нас?», вышедшей 17 декабря в консервативном издании Human Event’s, причислившего к числу «палеоконсерваторов» (одно из традиционалистских течений внутри Республиканской партии) президента России. «Действительно, Путин все больше походит в своих высказываниях на Бьюкенена, – отмечает обозреватель The Washington Post Гарольд Мейерсон. – Допущение гомосексуального секса, сказал Путин, является «признанием равноценности добра и зла». «Так называемая толерантность», продолжает он, является «бесполой и бесплодной» .

Однополый секс для американских консерваторов – вообще что-то вроде лакмусовой бумажки для определения «своих» и «чужих». «Нигде низвержение прежней морали не заметно так отчетливо, как в отношении к гомосексуализму», – писал в вышедшей в 2002 году нашумевшей книге «Смерть Запада» Бьюкенен. На этом фоне показательно выглядит и кампания по борьбе с «пропагандой нетрадиционных сексуальных отношений», которая была развернута в России в прошедшем году и оформлена подписаннием летом Путиным соответствующего закона – одновременно с еще одним, о «защите чувств верующих» – вводившими вызвавшие нешуточное бурление в обществе поправки в Уголовный кодекс.

Более того, в публичных декларациях представителей российской власти можно найти едва ли не прямые заимствования из указанной выше книги Бьюкенена, вызвавшей у нас в свое время едва ли не больший резонанс, чем в Штатах.

«Россия не предлагает западным обществам жить по нашим лекалам, но отстаивает право всех стран и обществ жить так, как они считают нужным, а не становиться объектом агрессивного экспорта «ценностей» радикальной либеральной революции», – говорит, например, в вышедшем 21 декабря в «Известиях» интервью глава Комитета Госдумы по международным делам Дмитрий Пушков.

«Как пишет в своих «Хрониках» Чилтон Уильямсон-младший, революция не готова жить сама и позволять жить другим», – заявлял 12 годами ранее Бьюкенен, цитируя далее отрывок из «Хроник»: «Шайенн, штат Вайоминг, существует, не задумываясь о том, что где-то находятся Нью-Йорк и Лос-Анджелес, зато Лос-Анджелесу и Нью-Йорку не дает покоя тот факт, что где-то там, в прериях и горах Великой Американской Глуши, бытует другая Америка, со своими собственными заботами, традициями и предпочтениями».

Недвусмысленная, хотя и непрямая апелляция к «другой Америке» содержится и в обнародованном 12 декабря ежегодном послании Путина Федеральному собранию (на которое по ту сторону океана вскоре откликнулся и Бьюкенен со статьей «Путин – один из нас?»). «Мы, по мнению Путина, являемся опорой традиционных ценностей, – отметил директор Международного института политической экспертизы Евгений Минченко. – Россия, сказал он, носитель тех ценностей, которыми обладал Запад в период его расцвета, которые сделали Запад Западом».

Периодом расцвета, prosperity, в США обычно называют 20-е годы XX столетия. Но, как отмечает в выдержавшей уже целый ряд изданий во всем мире книге «Психология массовых коммуникаций» западный авторитет в области информационных технологий Ричард Гаррис: «Критики современных масс-медиа и общества часто жалуются, что мы утратили семейную нравственность 50-х годов, последнего десятилетия, предшествующего социальным потрясениям 60-х». Именно этот период принято считать в Штатах «золотым веком», и это считает Гаррис, имеет под собой реальную почву. «50-е годы полностью отличались от того, что было до и после них, – пишет он. – Во-первых, в США это был период беспримерного экономического подъема; реальная заработная плата в течение этого десятилетия возрастала каждый год стремительней, чем за весь период с 1980 по 1995 год. Уровень рождаемости сравнялся с рождаемостью в Индии. Республиканская администрация Эйзенхауэра оказывала наибольшую за всю историю поддержку семьям. Это был период в истории США, когда правительство оплачивало обучение в колледже, выделялись значительные ссуды на покупку дома и на образование, было много рабочих мест… 50-е годы стали одним из немногих периодов в истории США, когда большое число семей могли процветать, живя лишь на доход одного из ее членов. Уровень разводов был ниже, чем в предыдущие и последующие годы… Структура семьи также изменилась. Люди переезжали в пригороды, подальше от родителей, вкладывая всю свою энергию в единую семью, – эта модель пропагандировалась бодрыми комедиями того времени».

В общем, все то, что мы привыкли видеть в фильмах про традиционную Америку, – в огромной степени, плод деятельности администрации Эйзенхауэра в 50-е годы.

Но эпоха Эйзенхауэра была еще и, как отмечают американские исследователи, эпохой «религиозного бума», инициированного «сверху» с целью борьбы с коммунизмом. «50-е годы были… временем, когда… государственный секретарь Джон Фостер Даллес считал, что Соединенные Штаты должны противостоять коммунизму не потому, что Советский Союз был тоталитарным режимом, но потому, что его лидеры были атеистами, – пишет американский профессор политической истории Дэвид Гринберг . – Новая религиозность захватила Вашингтон. Политики старались опередить друг друга, доказывая свою набожность. Президент Эйзенхауэр обнаружил, что является главным в Вашингтоне: молитвенный завтрак. Конгресс создал молитвенную комнату в Капитолии. В 1955 году при поддержке Эйзенхауэра Конгресс добавил слова «In God We Trust» на все бумажные купюры. В 1956 он сделал эти четыре слова официальным девизом нации… Законодатели провели эти конституционные изменения, утверждая, что американцы повинуются «авторитету и закону Иисуса Христа».

Происходило это формально, конечно, «по инициативе общественных организаций». Так было, например, с включением в официальную школьную клятву фразы «под Богом».

«Движущей силой было католическое мирянское братство Рыцарей Колумба. В начале 50-х Рыцари сами приняли клятву Богу для использования на встречах, и призвали своих членов бомбардировать Конгресс просьбами сделать так же в целом в США, – пишет Гринберг. – Другие подобные религиозные и ветеранские объединения поддержали идею. В апреле 1953 года член палаты представителей Луис Рабут официально внес в Конгресс закон о изменении клятвы… Подписав закон 14 июня 1954 года, в День флага, Эйзенхауэр заявил, что рад тому, что с этих пор «миллионы наших школьников будет ежедневно заявлять в каждом городе… о стремлении нашего народа к Всевышнему».

Вряд ли выглядит совпадением с этим то, что, как отмечает профессор истории религий Университета Южной Калифорнии Роберт Эллвуд, середина 50-х ознаменовалась резким подъемом религиозности среди граждан Штатов. «По данным опросов Института Гэллапа, – пишет он в книге «Духовный рынок: Американская религия в десятилетие конфликта» (1997), – высочайший в истории США уровень воскресной посещаемости церквей, 47% от всего населения США, был зафиксирован в 1955 и 1958 годах».

Что важно – это оформлявшееся на глазах «консервативное большинство» в США не было основано на непрерывной традиции. Как признают американские фундаменталисты, накануне (да и в годы Второй мировой) американское общество представляло собой нечто совсем противоположное их идеалам. «В США мы наблюдали… в 30-ые годы, эта волна сожительства, которая увеличилась от малого количества людей до практически преобладающего большинства взрослых граждан в Штатах», – с явным неудовольствием отметил недавно американский социолог Пол Кэмерон, культовая фигура христианских консервативных движений, борющихся с гомосексуализмом, во всем мире.

Как отмечают и Гринберг, и Эллвуд, «религиозный бум» в Штатах в 50-х в немалой степени был связан с антикоммунистической истерией, в том числе с бушевавшим в 1950-1954 годах маккартизмом. «На одном из уровней анализа, – считает Эллвуд, – маккартизм может быть похож на попытку создания того, что можно рассматривать только как некую антикоммунистическую государственную Церковь, с незыблемыми догмами и ритуалами экзорцизма». Агентами Дьявола в этой системе, подразумевавшей необходимость то и дело торжественно присягать на верность Штатам, выступали коммунисты, которых на практике отождествляли с «чуждыми американцам элементами». Что-то подобное мы наблюдали в 2012 году, когда следственные органы и гостелевидение соревновались в обличении сил зла, стоящих за «панк-молебном» Pussy Riot в храме Христа Спасителя, и в подведении его под уголовную статью по сугубо церковным канонам. Здесь государству и Церкви противостоял, по их словам, «агрессивный либерализм», также направляемый и финансируемый из-за рубежа.

Кроме того, в пятидесятые годы в США с огромной силой активизировалась и Церковь. Апогеем ее уличной активности стал малоизвестный у нас Крестовый поход на Нью-Йорк 1957 года, когда 2 сентября на проповедь Билли Грэма на Мэдисон сквер гарден собралось около 100 тысяч человек. Сходные по численности молитвенные стояния «в защиту веры и Церви» дважды собирал Патриарх Кирилл в 2012 году перед храмом Христа Спасителя.

Конечно, путинское «конструирование консервативного большинства» с привлечением для этого апелляции к религии выглядит лишь бледной тенью того, что творилось в США в эпоху Эйзенхауэра. Хотя бы потому, что успех последнего подпитывался экономикой – невиданным ростом всеобщего благосостояния жителей. «Если вы жили в Америке в 1950-е годы, то много раз слышали одну и ту же фразу: «Америка – общество изобилия», – вспоминал позже социолог Ричард Паркер. – Америка больше не была такой страной, как все другие, где население делится на богатых и бедных. Она была нацией единого процветающего среднего класса». Хотя, как отмечал в 1958 году экономист Джон Кеннет Гелбрейт, «процветание» этого среднего класса было в какой-то степени мнимым, ибо не так-то высок был уровень их изобилия, но все же, признает он, они-то в него верили! И, пишет он, «засыпая, они лишний раз задумываются о том, как сильно им повезло в этой жизни». Подобную эпоху настроений Россия уже прошла в 2002–2008 годах и вряд ли к ней когда-либо снова вернется. «Консервативная» повестка дня выглядит сейчас лишь как официоз, публичная риторика, воспринимаемая как таковая, скорее всего, и многими из тех, кто ее произносит.

Сcылка >>